in early October
Он стал слишком расслабленным и нахальным, перестав придерживаться правила, что все сделки заключаются исключительно через старину Чарльза, который фильтрует заказы между браконьерами, чтобы никто не остался с пустым брюхом и без средств к существованию. Бенедика порядком задолбали все эти негласные уставы и законы, которым он и без того слепо следовал достаточно долго. Он вырос из роли мальчика на побегушках и больше не собирался делиться ни с кем ни своими потенциальными заказами, ни щедрыми клиентами. Хватит. Теперь он сам себе начальник и господин, и никакая оспинная задница Чарльз ему не нужен для того, чтобы проворачивать сделки и получать деньжата. С этим ему прекрасно помогал старик Сэм, доля которого от стоимости заказа была чуть ли не вдвое меньше той, что заламывал Чарльз Леман.
Шесть месяцев все шло хорошо. Сэм находил для него клиентов, заключал сделки, Гамп выполнял заказы и доставлял старику животинок в срок. Сэм, понимая, что не стоит поднимать голову выше, если не хочешь по ней получить, избегал заключения тех сделок, на которые по слухам нацелился Леман. Он собирался работаться с этим взбалмошным пареньком по мелкому, потихоньку накапливая себе деньжат на спокойную старость, вот только старик и представить себе не мог масштаба амбиций Бенедика Гампа, который вырвавшись из рамок непрописанных правил, решил сразиться со взрослыми дяденьками по-крупному. Он был уже большим мальчиком, и не собирался тратить свое время на какую-то пушистую мелочь. И Сэм пошел у него на поводу. Старик был покорен его молодостью, харизмой и дерзостью и, чего таить, рядом с Гампом он вновь почувствовал себя молодым и способным на авантюры и необдуманные поступки. И они рискнули. Один раз, другой третий. Они уводили денежные заказы из-под самого носа Лемана и на протяжении нескольких месяцев выходили сухими из воды. Сэм был уверен, что их везение вскоре закончится и постепенно искал заказы попроще, пытаясь переключить на них внимание Бенедика, но тот стал не управляем. Успех, деньги, свобода от кем-то выдуманных правил — это вскружило ему голову, и впервые за долгое время Бени казалось, что весь мир снова у его ног. Вот он на фарфоровой тарелке весь этот мир, который он так хотел заполучить. Теперь для него, как и в Хогвартсе, нет ничего невозможного. Так Гамп думал, забывая одну важную истину — никто не любит выскочек. В школе их макают головой в унитаз, а во взрослой жизни придумывают куда более страшные вещи.
-Вариари Виргис! — Бени успел только закрыть за собой дверь в квартиру, как обжигающий болью удар упал на его спину плашмя с характерным хлестким щелчком невидимой плети, распарывающей выцветшую со временем рубашку. — Коллопортус. — старая дверь, которую и без ключа можно было открыть, не прилагая особых усилий и просто хорошенько ударив по ней ногой, оказалась запечатана, а выхваченная Гампом из заднего кармана волшебная палочка, выписав дугу, отлетела в противоположную часть комнаты, теряясь в разбросанных по всей квартире хрустящих пустотой пакетах из-под фаст-фуда. — Эварте статум. — беспомощно взмахнув руками, Бенедик взлетел в воздух, переворачиваясь и ощутимо ударяясь кровоточащей спиной о стены, потолок и снова пол, на который его швырнули резким движением волшебной палочки. Перед глазами все плыло и растекалось от боли. Щурясь, Бени насчитал около трех пар ног, что окружали его и сыпали заклинаниями с трех углов, не давая ему и шанса защититься.
-Редукто! — старый деревянный стол с витыми ножками, на котором миссис Сокер так любила расстилать свое безвкусные вязаные салфетки, разлетелся на щепки, и волна жара вместе с ошметками стола полоснула Гампа по лицу, заставляя задохнуться от боли. Он уже почти ничего не чувствовал и метался по крохотной квартире как зверь, загнанный в узкую клеть и подчиняющийся ударами плети, что неизменно настигала его. Стоило Бенедику только приподняться, как его тут же роняли навзничь или отправляли в полет к противоположной стене, сбивая его спиной книжный шкаф и тумбочку, с расставленными на ней стеклянными бутылками из-под сливочного пива. Осколки и щепки въедались под кожу, покрывая колючей чешуей спину и ноги Гампа.
-Пора с ним кончать, — ногой перевернув давящегося собственным дыханием Бени на спину, мужчина опустил ногу ему на живот. — Старуха соседка может скоро вернуться, а с остальными соседями у Лемана не хватит денег расплатиться, если им придется терпеть скулеж этого сученка еще хотя бы несколько минут. — проведя мыском сапога от живота к груди Гампа, мужчина милостиво позволил Бенедику со свистом втянуть очередную порцию воздуха перед тем, как наставить на его переносицу свою волшебную палочку. — Кру...
-Экспеллиармус! – пальцы, судорожно сжимающие чудом найденную в груде мусора палочку, рассекли ею воздух, не давая закончить заклинание. — Депульсо. — оттолкнув того, кто стоял к нему ближе всех, Гамп кинулся — насколько ему позволяло его состояние — к окну, за которым находилась пожарная лестница. Еще немного... Но его мучители спохватились быстрее. Сдавленно вскрикнув, Бенедик упал на пол, разбивая нос. Вязкая и соленая кровь с металлическим привкусом заполнила его рот, заставляя отплевываться и одновременно с этим проглатывать кровавую слюну. — Ваддивази. — всего пары минут, за которые щепки, осколки и обломки мебели кинулись на врагов, отбивающихся протего, хватило Бени для того, чтобы выбраться на пожарную лестницу и аппарировать прямиком на ужин к плешивому старику Оуэну, который когда-то пригрел его под своим крылом, дав место в своей браконьерской банде. Оливер Оуэн никогда не ошибался: он сказал Бени, что у того талант к браконьерству, и оказался прав, а еще он сказал, что если Гамп не научится засовывать язык в одно место и не начнет держать свои амбиции на привязи, то когда-нибудь свалится перед ним в луже собственной крови, и он таки не ошибся снова.
У Оливэра Оуэна за годы его жизни скопилось не мало полезных и не очень знакомств, среди которых нашелся один приятель из Котсуолда, проживающий в Лечлейд-он-Темза и содержащий небольшой паб и гостиницу — тихий и маленький городок, никакой магии, одни магглы — в общем, самое подходяще место, чтобы спрятать влипшего в крупные неприятности идиота.
December 20
Последние полмесяца Гамп спал в пабе на жесткой деревянной скамье, прислонившись спиной к стене и подложив под голову вещевой мешок, который ему одолжил Оуэн вместе с кое-какой одеждой и деньгами. Деньги давно закончились, а вместе с ними хозяин паба-гостинцы забрал у Бенедика и ключи от комнаты, несмотря на его якобы "дружеские отношения со стариной Оливером". Но Бени было не привыкать выживать в подобных условиях. Бывало и хуже. По крайней мере, старый пердун не гнал его и даже давал еду со своей кухни в обмен на кое-какую работенку. Гамп убирал снег перед пабом, рубил дрова, драил туалеты и чистил овощи на кухне, за что мистер Дженкин неизменно давал ему на завтрак бутерброд с ветчиной, на обед луковый суп, а на ужин говяжью сардельку с кружкой пива — почти идеальные условия. Но Гамп и не думал жаловаться на это "почти". Его вообще все бы устраивало, если бы только не мысли о Ките. Он клялся и обещал себе написать ему, но каждый день откладывал письмо до следующего раза, пока не стало слишком поздно. В конце концов, он пропадал и раньше. И порой его не было в Лондоне куда дольше, чем пара тройка-месяцев, и никогда раньше у него в голове даже не возникала мысль о том, что стоит написать Барроу. У него тренировки, наверняка, какой-нибудь матч или очередной светский раут, он даже не заметит, что его нет, и вспомнит о нем только тогда, когда он вернется. А возвращаться Бени пока не собирался. Его раны зажили — без магии и зелий на это ушло куда больше времени, чем обычно — и остатки здравого смысла уговаривали Гампа выждать еще немного. Один или два месяца, и он сможет вернуться к работе. Сэм небось удивится, решив, что он восстал из мертвых.
-Спасибо, Лавина, — зайдя в паб через кухню, Бени взял свой оставленный на столе ужин, шлепком по заднице поблагодарив носатую шведку-повариху. — Твои сардельки самые лучшие, — макнув горячую сардельку в желток глазуньи, Бенедик с хрустом откусил здоровенный кусок, блаженствую от ощущения стекающего по подбородку жира. - Но моя сарделька тоже неплоха. Тебе надо как-нибудь ее попробовать. — загоготав, Лавина выпроводила "пошлого англичашку" с кухни, вернувшись к своим пирогам. Отсалютовав завсегдатаем паба кружкой с пивом, Гамп уселся на свое место в самом углу зала. Сейчас он поест, допьет свое пиво, хорошенько вздремнет, а потом обязательно напишет Барроу письмо... Обязательно.

Простые люди со своими простыми проблемами и потребностями, простая, но вкусная и сытная еда, простые и похожие друг на друга дни, перетекающие в недели, из которых складываются месяцы — жизнь в Лечлейд-он-Темза была простой, неприхотливой и очень удобной. Она идеально подходила и, честно говоря, нравилась Бенедику. Впервые за долгое время ему не нужно было думать. Не надо было ломать голову, чтобы не попасться очередному псу из министерства или сопернику по цеху, не нужно было шевелить извилинами, просчитывая спасительные ходы, чтобы дракон не подпалил задницу, а гиппогриф не разорвал на куски, даже не приходилось особо напрягаться, чтобы достать еды и обеспечить себе сытный ужин. Все уже было продумано за него, и все что требовалось — это выполнять четкие указания, во время которых можно было, по большей части, отключать голову и ни о чем не думать. Не то, чтобы Гамп так не любил думать или его интеллект находился на уровне молодой картофелины, простой порой Бени был достаточно ленив, и, сидя за дубовым столом в пабе, жуя сочную сардельку и собирая хлебным мякишем растекшийся по глиняной тарелке жир, он почти всерьез задумывался о том: а не перебраться ли ему в подобное местечко? И ответ мог бы быть утвердительным, если бы только Бенедик не изнывал от опостылевших рож, давящих на него стен и зудящего под кожей чувства, что его заперли в клетке. Теплой, комфортной с трехразовым питанием, но все-таки клетке. Он слишком привык к путешествиям, и эти подзатянувшиеся каникулы ему порядком надоели, хотя проводить их в Лечлейд-он-Темза было все же лучше, чем в угрюмом и сером Лондоне, в котором Гампу даже дышать было тяжко. Он не подходил чопорному и вычурному Лондону, тонущему зимой в смоге, грязи и слякоти, зато почти идеально вписывался в этот город, который словно застрял вне времени, перестав развиваться. Прислонившись спиной к стене и прищурив глаза, Бени смотрел в окно, наблюдая за пышными хлопьями снега, и представлял: какого бы это было возвращаться после заказы не в свою душную квартиру в Лютном, а в теплую комнату над головой старика Дженкина, есть не одубевшую от старости колбасу или пресный суп вечно сидящей на диете миссис Сокер, а эти жирные, сочащиеся холестерином сардельки, навещать не Кита, который, наверняка, и не заметил его отсутствия, а зарываться озябшим лицом и обветренным носом в мягкую и широкую грудь Лавины, источающей приторно сладкий аромат топленного молока и козьего сыра. Почти утопичная картина, вот только для Бенедика Гампа не может существовать утопия, в которой нет места для Кита Барроу.
Вздохнув и потянувшись за кружкой, Бени отпил из нее горчивший хмелем напиток. Пока он рубил дрова, надраивал обосранные туалеты, чистил килограммы картошки, идущей на овощные похлепки, Бенедик придумывал сотни и тысячи вариантов писем для Барроу. В одних он писал всю правду, не скрывая самых постыдных моментов своего избиения, в других не было ни единого слова истины, в третьих он слегка приукрашал действительность, а в четвертых лишь сухо заявлял, что с ним все нормально, и он вернется тогда, когда вернется. Все это многообразие оправданий, успокаивающих слов и фраз, которые следовало бы сказать, хранилось исключительно в голова Гампа и ни разу не было перенесено на бумагу. Стоило ему только закончить работать, и Бени находил тысячу и одну причину, чтобы отложить письмо на следующий день. Почему? Возможно, он боялся, что это письмо может или вывести на его след Чарльза Лемана, или, что еще хуже, привести его к Барроу. А, возможно, Бени просто заставил себя поверить в то, что Киту не нужны его объяснения, и заглушал свое периодически возникающее волнение ехидно-насмешливым: где он, а где звезда сборной Англии по квиддичу?! Если бы Барроу волновался о нем каждый раз, когда он пропадает на каких-то два-три месяца, то его уже давным-давно поперли бы из команды. Гамп успокаивал себя этими мыслями и в тайне радовался тому, что в Лечлейд-он-Темза нет магии, и он не может узнать о том, что у Кита Барроу все зашибенно идеально, и он с легкостью выиграл очередной матч. Это было откровенно по-детски, но глубоко в душе, как ребенок, который делал все, чтобы получить внимание матери, и никогда не получал ни его, ни даже намека на порицание как альтернативу, Бени хотел, чтобы Кит волновался о нем до усрачки. До небольшой потери аппетита тоже бы подошло. Определенно стоит быть повнимательнее со своими желаниями. 
Гамп почувствовал, что на него смотрят еще до того, как открыл глаза. Это въедливое ощущение чужого взгляда, устремленного на него, жгло кожу и заставляло ерзать на жесткой скамье, недовольно поджимая губы, но не открывая глаз. Бенедик предпочитал притворяться спящим. На него и раньше пялились, громким шепотом интересуясь у Люка Дженкина, что это там за тип в углу. В маленьком городке каждое новое лицо, которое оставалось новым даже по истечению трех месяцев, подвергалось тщательному обсуждению и отшелушиванию как запекшийся в жаре сплетен каштан. Старикашка мог бы ничего не говорить, но, к своей чести, обзывал Бени своим троюродным племянником, которого его хипповая кузина нагуляла от какого-то инфантильного владельца прокуренного автобуса. Так себе легенда, особенно с учетом того, что ни хипповатых, ни инфантильных, ни каких бы то ни было других асоциальных личностей в Лечлейд-он-Темза  не очень-то жаловали. Впрочем, благодаря тому, что Люк назвал его своим родственником — пускай и дальним, и непутевым — сплетен и осуждения за спиной Гампа было не так уж и много. По большей части все обсуждали его выдуманную мать, и даже нашлась парочка человек, которые утверждали, что не только знали кузину Люка Дженкина, но даже видели того самого "инфантильного владельца автобуса", но иногда завсегдатаи паба обращали внимание и на его скромную персону, особенно если он делал что-то откровенно неподобающие, как например сейчас, когда спал, закинув ноги в тяжелых берцах — щедро отданных Оуэном на "поносить" — на лакированную поверхность дубового стола. Сведя к переносице брови, отчего между ними залегла неглубокая морщина, Бени посильнее зарылся носом в высокий ворот свитера, надеясь, что если он не будет подавать признаков жизни, то назойливый наблюдатель переключит свое внимание на что-нибудь или кого-нибудь другого. Но не тут-то было. Внимательный и настойчивый взгляд буквально прожигал в нем дыру, заставляя чувствовать себя куском бекона, брошенным на раскаленную сковороду. Это было невыносимо! Мысленно чертыхнувшись и пообещав себе ткнуть этого глазастого идиота вилкой в глаз, Гамп, рывком убрав ноги со стола, открыл глаза. И он тут же пожалел об этом.
Кит дерьмово подходил этому месту. Он был словно Д'Артаньян во всем белом среди кучи навоза, и все мухи, жуки тут же обратили на это внимание, начав перешептываться между собой. Барроу выглядел куда лучше самого первого красавца Лечлейд-он-Темза, но куда хуже того Кита Барроу, которого Бенедик привык заставать врасплох, нагрянув к нему в квартиру после очередного рейда. Какой-то весь осунувшийся, бледный с поджатыми губами, словно бы склеенными воском, Кит выглядел помятым даже в своей выглаженной щегольской одежонке, резко контрастирующей с одеждой окружающих его людей и даже самого Гампа, одетого в растянутый свитер Оливера, который был его шире и крупнее раза в два, если не три. Барроу мог бы и обмануть этой миной кого-нибудь другого, но Бени хорошо помнил этот взгляд. Первый раз Кит обдал им его на курсе третьем, когда пришел навещать в больничное крыло, куда Гамп угодил после одной не совсем допустимой — а точнее конкретно запрещенной — школьными правилами магической дуэли. Второй раз Барроу полоснул им в тот день, когда Бенедика отчислили из Хогвартса. И если первые два раза от этого взгляда было, мягко говоря, неуютно, то сейчас Бени предпочел бы провалиться под землю и пролететь до самого Ада, чтобы хоть немного согреться.
-Но... — голос Барроу можно было дробить на куски и добавлять в огневиски вместо льда, и Гамп счел за лучшее прикусить язык и подчиниться. Вещей у него было немного, если не считать той одежды, что была на нем, волшебной палочки в заднем кармана джинс, у Гампа был только рюкзак, забитый полезный барахлом на тот случай, если Леману и его людям удастся выследить его в Котсуолде. Последние полмесяца Бени использовал рюкзак как подушку. — Бывай. — коротко махнув старику Дженкину рукой, Бенедик, на ходу закидывая дорожный мешок из драконьей кожи на плечо, выбежал следом за Барроу. Что-то отчаянно подсказывало, что его указания следует выполнять не только максимально четко, но и, как можно, быстрее.
-С чего бы это такой эскорт, Барроу? — присвистнув, Гамп залез в машину, устроившись на пассажирском месте рядом с водителем. — Если бы я знал, что ты за мной на такой тачке приедешь, то давно бы умотал в эту глушь, — закинув рюкзак на заднее сидение, Бени улыбнулся, но достаточно быстро стер это выражение со своего лица. Кит на его шутки не реагировал и даже не пытался ради приличия выдавить из себя хотя бы снисходительный смешок или подобие улыбки. Не то, чтобы Барроу был еще тем весельчаком, но он не был обделен тактом, в отличие от некоторых, и этот такт обычно подсказывал ему, что над шутками, даже неудачными и особенно неудачными, следует смеяться, но видимо не в этот раз. — Если ты, — автомобиль тронулся с места, и назойливое пищание буквально вынудило Гампа пристегнуться, — приехал посветить своей постной миной, больше подходящей для похорон, в молчании, то мог бы и не утруждаться. — конец фразы потонул в глухом поцелуе лба Гампа с панельной доской. Резко остановившись, через секунду аудио вновь завелась и поехала вперед, как ни в чем не бывало. — Истеричка. — буркнув последнее себе под нос, Бенедик отвернулся, упершись покрасневшим лбом в подрагивающее стекло автомобильного окна. Молчание и недовольство Кита знатно нервировало, но Бени не собирался проводить сеанс психоанализа в этой выпендрежной машине. Во-первых, у него не было диплома психолога, а, во-вторых, Бенедик ни хера не понимал, в чем он опять провинился. Так что Гамп выбрал самое правильное из всего, что он мог сделать — заткнулся и притворился спящим. Через пятнадцать минут ему можно было вручать Оскар за самое натуральное изображение посапывания и пускание слюней.
Бенедик проснулся уже на подъезде к Лондону. Почти за пару часов езды воздух в автомобиле накалился до предела. Казалось, что вместо того, чтобы успокоиться, Кит, приближаясь к городу, только сильнее злился. Облизав блестящие от слюны губы и вытерев их тыльной стороной ладони, Гамп искоса мазнул взглядом по фигуре Барроу, тот как сидел с самого начала пути, так и не изменял позы. Небось все жутко затекло. У него так уж точно! Все тело ныло от далеко не самой удобной позы для сна. Шмыгнув носом, Бени потер кулаком запотевшее от его дыхания стекло, вглядываясь в выхваченные фонарями куски Лондонских улиц. Он не очень-то понимал: куда Кит его везет — и вообще предпочел бы держать от Барроу подальше, когда тот был отнюдь не в лучшем расположении духа. Так что, едва заметив знакомый поворот, Бенедик решился выпалить все на одном дыхании, заглатывая пропуски между слов:
-Притормози. Я выйду здесь, Китти, — не дожидаясь того, когда автомобиль остановится, Гамп отстегнул ремень. — От меня воняет, как от помойного ведра. Я ополоснусь дома, — если там вообще есть, где ополаскиваться, - и приду к тебе завтра. Окай?

Видимо, не "окай". Кит не кричал, но честно лучше бы разорался. На крик всегда можно было отреагировать собственным ором, что Бенедик не раз применял на собственной практике, но сейчас был далеко не самый лучший момент, чтобы надрывать глотку, требуя, чтобы Барроу разблокировал эту чертову дверь и выпустил его из машины. Пришлось подчиниться, и Гамп пристегнулся обратно, вдавив в узкую щель замка металлическое крепление ремня безопасности. Он никогда не понимал: зачем это нужно? — на метлах они летали без всяких там ремней и каких бы то ни было страховок, и ничего! Автомобили же выглядели в несколько раз безопаснее и солиднее метел, однако Кит каждый раз требовал от него пристегнуться. Возможно, все дело было в этом методично наращивающим громкость пищание, которое долбилось в барабанные перепонки и было способно свести с ума любого, вынудив послушно застегнуть ремень, лишь бы больше не слышать этого дробящего сознание звука. А, может быть, Кит, поначитавшись маггловских газет и статистики по авариям — Бени очень нравилась читать эти статьи, и порой, сидя на кухне Барроу и уплетая оладьи с вишневым вареньем, он воодушевлено зачитывал вслух описание очередного автомобильного столкновения, сетуя, что нет колдографии, чтобы посмотреть на взрыв в живую — попросту боялся, что в случае чего он, Бенедик, вылетит вперед головой, разбив своей пустой черепушкой лобовое стекло. Как бы там ни было, Барроу, и правда, был несколько повернут на его безопасности. Подперев голову кулаком и больше не решаясь вступать в бесполезную полемику, Бени уставился в окно, пытаясь унять подступающую к горлу тошнотой тревогу мельтешением рождественских огней, в которых полыхал весь Лондон. Когда он только рассказал Киту, чем на самом деле занимается, тот не пришел в особый восторг и на полном серьезе убеждал его бросить это дерьмо и заняться чем-нибудь другим, пока какая-нибудь магическая тварь не проткнула его своим рогом насквозь. Пришлось убеждать Барроу, что все на самом деле не так страшно и почти неопасно, ведь он занимается этим делом далеко не первый год и учился у лучших мастеров. О том, что учился и разбирался он походу и что часть этих самых мастеров под старость лишилась той или иной конечности, Бени благоразумно решил не упоминать. Также он не стал беспокоить Кита тем, что куда больше опасности представляют не звери, а конкуренты. Бенедик вообще много чего не рассказывал Барроу, потому что тот имел гениальную способность раздувать из мухи слона и накручивать себя по пустякам. Меньше знаешь — крепче спишь. Разве не так? Судя по бледному и осунувшемуся лицу Кита, налившимся усталостью мешкам под глазами, в которых можно было спрятать всю сборную Англии по квиддичу, народная мудрость была не так уж права. И что этот идиот только вбил себе в голову?
Машина остановилась на Бальф Стрит, и Барроу первым вышел из нее под хлопья казавшегося грязно-черным снега. Бенедик выходить не торопился. Вязкое и липкое ощущение грядущего пиздеца прилипло к подошвам его ботинок, не давая отцепить их от пола автомобиля. Всего несколько минут назад Бени не хотел пристегиваться, а теперь был бы не против, если бы замок заело навечно. Как зверь, уловивший в воздухе опасность, Гамп чувствовал, что стоит ему выйти из аудио и начнется что-то плохое. Настолько плохое, что лучше ему просидеть в машине, как минимум, лет сто, чтобы ожидающая его хуевость немного улеглась и подуспокоилась. Бени не хотел выходить и предпочел бы провести ночь в автомобиле, но маячившая перед дверью фигура Кита ясно давала понять, что если он не выйдет сам, то его выволокут на улицу за шкирку. Отстегнув ремень и задержав дыхание, как если бы он готовился к прыжку в воду, Гамп вышел из машины, хлопнув дверью, наверное, сильнее, чем следовало. На улице было тихо, как если бы все население Лондона разом вымерло, оставив после себя лишь глупо подмигивающие гирлянды на окнах и балконах. Задрав голову, Бенедик попытался отыскать окно Барроу, но вовремя вспомнил, что они выходят на другую сторону. Падающий крупными клочья снег застревал в широкой и грубой вязке растянутого свитера, кутаясь в который, Гамп тщетно пытался спастись от холода, пока шел в сторону подъезда, конвоируемый продолжающим хранить молчание Барроу. Это раздражало. Хотелось, остановившись, резко развернуться и, схватив Кита за острые плечи, несколько раз хорошенько встряхнуть, оглашая спящий подъезд безмолвно громким: какого хуя? Но Бенедик не останавливался и не оборачивался, он поднимался по лестнице на третий этаж, и каждый шаг давался ему труднее предыдущего. Ботинки, увязшие в недовольстве и непонимании, казались неподъемно тяжелыми. С чавкающим звуком мокрого снега Бени с трудом отдирал свои ноги от ступеней и поднимался по лестнице, чувствуя себя каким-то осужденным, идущим на эшафот. Но приговоренные к смерти, по крайней мере, не терзаются догадками, впивающимися раскаленными иглами в мозг, и точно знают: за что именно им собираются отрубить голову. Бенедик же не понимал ничего, отчего ему все отчаяннее хотелось остановиться и потребовать хоть какого-то ответа и объяснений, но вместо этого он продолжал подниматься.
В пустом коридоре звон ключей и щелчок открывающего замка раздались как нечто оглушительное и предостерегающее. Не знай Бени Кита, он решил бы, что тот хочет надрать ему задницу, но Барроу никогда не бил его первым и даже в драки ввязывался только после того, как Гамп наносил стартовый удар. Единственное, что могло его ожидать после этого театрального молчания какая-нибудь хорошая головомойка, во время которой Кит в тысячный, если не в миллионный раз потребует от него покупки сотового телефона или еще какой-нибудь маггловской ерунды, чтобы они могли быть на связи. Все будет, как всегда. Бенедику почти удалось заставить себя поверить в это, когда брошенные на тумбочку ключи, выстрелили звонком рефери. Первый удар прилетел в грудь, и Бени инстинктивно отступил назад, запутывая пальцы в кольцах свитера и удивленно моргая широко распахнутыми глазами. Второй толчок не заставил себя долго ждать, а за ним почти сразу последовал третий, во время которого Бени запнулся о невысокий порог, разделяющий прихожую и гостиную, неловко взмахнув руками, чтобы сохранить равновесие. Душевное равновесие было сохранить куда сложнее.
-Что, блять, происходит, Барроу?! — шуметь в поздний час в многоквартирном доме считается признаком дурного воспитания, но Бенедик, никогда не кичившийся хорошими манерами, и не думал понижать свой голос. Возмущение саднило в горле, щипало в носу и почти срывалось с пересохшего языка отборными ругательствами и матами, потому что: — Какого хера? Это ты меня спрашиваешь?! Это я, блять, тебя спрашиваю! — в полумраке гостиной, освещенной лишь лимонно-желтой полосой уличного фонаря, наступающий на него Кит был похож на хищника, готовящегося к броску. И Бени отступал на полшага, на шаг назад каждый раз, когда Барроу выстреливал в него словом. Кит чеканил слова, буквально вкручивая каждую точку между ними в распаленное от негодования лицо Бенедика. Боль, распоровшая скулу, настигла его быстрее, чем Гамп успел среагировать и хоть как-то защититься. Отшатнувшись назад и прижав тыльную сторону левой ладони к щеке, Бени попытался вытереть кровь, багровые пятна которой уже успели изгадить дорогущий ковер Барроу.
-Смотри, что ты наделал, — ткнув указательным пальцем на пятна крови, напоминающие раздавленных на ковре жуков. — Если уж собрался меня бить, надо было расстелить клеенку. — боль пульсировала в разбитой скуле, отдаваясь жгучей обидой во взмокших висках. Еще никогда Гамп не видел Барроу в подобном состоянии, и, если честно, он побоялся дать ему ответный удар, вместо этого решив воспользоваться одним заклинанием, которое использовал каждый раз, когда Барроу принимался на него сердиться, и которое действовало безотказно уже на протяжении многих лет:
-Мне больно, Кит. — всего три слова, но обычно они всегда помогали, в считанные секунды сменяя гнев Барроу на милость и даже заботу. — Теперь ты, блять доволен? — теря кулаком саднящую щеку и делая только хуже. — Я вообще ни хера не понимаю. Ну думал и думал, — передернув плечами, Гамп все же решил отстраниться от Кита, облакотившись на мягкую спинку кресла, выступившего в роли своеобразной баррикады между ними. — Но я же, блять, жив! В чем проблема? Или тебя это не устраивает? — пальцы правой руки медленно скользнули назад. Палочка, как и всегда, была в заднем кармане джинс. Не самая лучшая идея, но в случае чего Бени был готов ей воспользоваться, даже если это "слегка" подпортит техническую сторону квартиры Кита. Сбегать от проблем было не впервой. Сбегать от Кита вообще входило в привычку. — Так усердно об этом думал, что теперь хочешь видеть меня исключительно сдохшим?

Что-то пошло не так. Бенедик был готов поклясться, что сказал все абсолютно правильно и предельно четко: "мне больно", а не "будь так любезен, прижать меня своим дерьмовым креслом к этой ебучей стене, чтобы содержимое моего желудка захотело меня покинуть"! Определенно он не говорил ничего подобного, но Кит сегодня как-то очень странно и чересчур остро реагировал на все его слова, воспринимая любую фразу в штыки. Глухо охнув, Гамп подавился собственной желчью вперемешку с жирными сардельками, что горьким комом подкатили к его горлу, когда Барроу зажал его между спинкой кресла и стеной, не давая нормально вздохнуть. Боль шныряла по телу обезумевшей крысой в то время, как Бени пытался оттолкнуть от себя кресло. На толику секунду ему это даже удалось — или ему так только показалось — ведь в следующий миг Кит снова вдавил кресло ему в живот, отчего рот заполнился вязкой кислотой желудочного содержимого. Гребанный Барроу! Бенедик силился понять, что это нашло на Кита, но тот давал ему исключительно мало времени на мыслительный процесс, а Гампу требовалось побольше пары секунд, чтобы привести свои шестеренки в действие. И когда ему уже почти показалось, что он догадался о причине бесячки Барроу, Кит откинул кресло в сторону, и то, с грохотом опрокинувшись на бок, беспомощно взбрыкнуло своими деревянными ножками. Очередной удар выбил не только воздух из легких, но и только было сошедшиеся друг с другом мысли, отчего в голове Бени все вновь начало вскипать от обиды, гнева и не понимания. Какого черта? Какого, блять, черта он вообще должен это терпеть? Гамп почти было заявил об этом вслух, но резкий удар поддых, заставил его подавиться собственным возмущением и больно прикусить язык, отчего рот заполнился солоновато-металлическим привкусом крови.
-А мне, блять, срать. — ругательства обожгли губы, а Бенедик непроизвольно втянул голову в плечи, пытаясь спрятаться в широком хомуте вязанного ворота, когда Кит, сжимая дрожащими от злости пальцами свитер на его грудь, ничуть не ласково припечатал его спиной о стену пару-тройку раз. — Отъебись от меня, истеричка! — голос Гампа сорвался на отдающий фальцетом крик в то время, как Барроу обдавал его покрывшееся пунцовостью ухо своим обжигающим гневом дыханием. Бени не понимал ни слова, и, если честно, даже не силился понять. Это было не так уж важно. Куда важнее было, что ему было крайне неуютно от того, что Кит к нему близко настолько, что он может отчетливо слышать его клокочущую в груди ярость и стучащее ей в унисон сердце. — Да в чем, блять, проблема?! — его эгоизм никогда раньше не мешал Киту жить. Бенедик вообще особо не догонял: с чего бы это он должен думать еще о ком-то, кроме себя? Нет, он, конечно думал и о Барроу, и о матери, и о миссис Сокер, но о себе Гамп думал на порядок больше, потому что, если он о себе не будет думать, то о нем больше никто не подумает. Разве не так? — А какого хуя, ты там забыл? — фраза потонула в брызнувшей из носа крови, когда Кит разбил его, не давая Бени договорить. — Больной, блять, ублюдок! Тебе лечиться пора! — тщетно пытаясь остановить кровь и справиться с дрожащими от боли пальцами, кожа на которых была содрана после того, как Барроу превратил его в начинку для сэндвича, Бенедик беспомощно пытался отыскать в своей черепушке хоть какие-то слова, чтобы успокоить набирающую обороты истерику Кита, но не мог ничего придумать. Извиниться? С каких бы это Мерлиновых пантолон, он должен извиняться?! Он не оставлял предсмертных записок, не отсылал Барроу приглашения на свои похороны, а, если у того неполадки с нервишками и небольшой бардак заставляет его думать о самом страшном, то надо пить настойку валериана и меньше ебать его мозг. А еще лучше поменьше распускать руки, а то ведь можно получить и в ответку. Ответку, правда, Бенедик зарядить не успел, и вместо этого сам полетел в сторону стола, ощутимо ударяясь спиной и затылком об его мраморную столешницу.
-А тебя, блять, никто не заставлял ждать! Я, сранный ты мудак, не экстрасенс, чтобы знать, что великому Киту Барроу захочется посетить жалкое жилище свое друга в самый не подходящий для этого момент! Я не виноват... — на последней фразе голос Бени взвился и, взлетев почти под самый потолок, рухнул едва слышно вниз, как если бы и сам Гамп не очень-то верил в собственную невиновность. Но чтобы дала это его весточка о том, что он жив и относительно цел? Уж точно не успокоила бы Барроу, не знай тот о погроме в квартире на Лютном, а только подлила бы масла в огонь его неиссякаемого беспокойства. Он исчезал и раньше, так с чего теперь должен терпеть все это дерьмо, еще и оправдываясь?!
Крики сотрясали стены квартира ежесекундно. Казалось, будь в силах Кита орать еще сильнее, он бы так и делал. Кричал бы на Гампа, лежащего на столе, пока не порвались бы голосовые связки, доводя себя до крайней точки безумия. Не возврата. Не прекращая орать, Барроу остановился, не доходя всего полушага до стола, и Бени следовало бы отодвинуться дальше, увеличив между ними расстояние, но вместо этого, собрав в сжавшихся до побеления сбитых костяшек кулаках все свои силы, Гамп кинулся на Кита, сбивая его с ног и роняя на пол, прижимая к нему всем весом своего тела.
-Успокойся, блять! Успокойся! — обхватив Барроу за бока своими дрожащими от боли и напряжения бедрами, Бени сжал его запястья пальцами, вдавив их в невысокий и безбожно изгаженный кровью ворс ковра. — Что ты хочешь услышать от меня?! — нависнув над Китом, Гамп отчаянно облизывал свои губы, слизывая скапливающуюся над верхней губой кровь, то и дело морщась от боли. — Откуда я должен был знать, что ты был у меня дома?! Что снова были проблемы на поле? Иначе с чего бы тебе тащить свою ухоженную задницу в мой гадюшник? — даже если он не собирался извиняться, бросаться ответными претензиями, когда Барроу чуть было не размазал его по полу собственной гостиной, было отнюдь не самой хорошей идеей, так что Гамп вовремя прикусил язык. На этот раз фигурально выражаясь. От вкуса собственной крови его и так начинало порядком мутить. — Я бы вернулся в конце декабря, и ты ни о чем бы не узнал, — как и всегда. Разве ему не бывало паршиво и раньше? Бывало. Бени и до того дня плевался кровью, и задыхался от боли, и стонал, снимая с себя пропитанную кровью одежду, и падал без сил, забываясь во сне на два, три, а то и четыре дня. Вот только Кит об этом никогда не знал, и это единственная разница между теми случаями и этим. — Зачем, блять, я вообще оправдываюсь перед тобой?! — отпустив одну руку Кита, Бенедик прижал тыльную сторону ладони к носу. Кровь больше не лилась из носа, но ее редкие тяжелые капли падали вниз, въедаясь в теперь уже не такой белоснежный свитер Барроу.
-Какого, хуя, ты так взбесился, словно жить без меня не можешь? — сведя к переносице брови, Бени нахмурился от назойливой боли в разбитом лице. Казалось, что нестерпимо болел каждый дюйм его кожи и все, что под ней.

Отредактировано Benedick Gamp (2018-05-05 15:05:27)

Бени показалось, что он ослышался. Нет, он на все сто и еще десяток процентов сверху был уверен в том, что, как и всегда, неправильно понял Кита и тот сказал совсем не то, что он услышал. Потому что Барроу не мог этого сказать! Не в этой реальности. Не ему.  И... Хотя, по правде сказать, момент был самым подходящим для того, чтобы перевести их хуевые отношения на высший уровень пиздеца. Нервно сглотнув и потянувшись костяшкой большого пальца к губам, Гамп прикусил ее, растерянно уставившись на Кита, пытающегося спрятать от него лицо в безбожно заляпанном кровью ворсе ковра. Казалось, что вот-вот и Барроу расплачется, громко и навзрыд, чтобы окончательно добить одновременно смущенного, потерянного и ни черта не понимающего Гампа, для которого сейчас самыми реальными были боль в побитом лице и нарастающее жжение в обкусанной костяшке пальца, которую Бени не выпускал изо рта. Если бы Кит хорошенько прислушался, то он смог бы услышать с каким напряженным стуком вертятся шестеренки в голове Бенедика, перелопачивая сказанные им слова, пытаясь родить хоть какую-то реакцию. Хоть какую-то жалкую фразу. Но единственное, что смог выдать изрядно перенапряженный мозг Гампа, так это нелепую улыбочку со сдавленным смешком:
-Предлагаешь переместиться на твой? — глупая шутка, сказанная достаточно тихо для того, чтобы ее смогли вежливо проигнорировать к обоюдному счастью, затерялась среди кровавых пятен, когда Кит спихнул Бени с себя, не дожидаясь от него более вразумительной реакции на свои слова. А что он хотел получить? Этот вопрос чаще других не давал Гампу покоя. Он терпеть не мог догадываться о том: какую реакцию от него ожидают получить и какие слова услышать? Любая недосказанность, двусмысленность и скрытые смыслы бесили и выводили Гампа из себя, но ведь в этот раз все было гораздо проще. Не было никакой недосказанность, второго дна или потайного значения слов. Все было до предельного просто — Кит его любит — и между тем невыносимо сложно. Наконец-то оставив в покое подкравливающую костяшку с полукруглыми отметинами от зубов по бокам, Бени перевел взгляд на Кита, спрятавшегося от него за острыми коленями и едким сигаретным дымом, щекочущем в носу и застревающим в широких петлях старого свитера. Кит не мог и не должен был его любить. Бенедик мог бы назвать тысячу и одну причину, которое бы это доказали, и не смог бы назвать и одной, что подтвердила бы, что это чувство возможно. Дело было не том, что он парень. Даже скорее не только в этом, но и в том, кем был он, а кем — Кит Барроу. Запустив пальцы в кольца вязанного свитера, Бени принялся распускать один из его краев, пытаясь хоть чем-то занять свои руки, пока винтики в его голове продолжали работать на пределе своих возможностей. Что он должен сказать? Как повести себя? Что надо сделать?
-Х-ха, — не засмеялся, а скорее выдохнул всем, что было внутри грудной клетки, уставившись на собственные пальцы, теребящие жесткую шерсть свитера, — хорошая шутка, Китти. — конечно, это же просто шутка. Неудачная, глупая и самая обыкновенная шутка от Кита Барроу, который ни черта не смыслит в юморе. В каждой шутке есть доля правды, так ведь он и может его любить. Как друга. Это ведь не запрещено. Бени и сам любил Кита. Как друга. С того дня двенадцать лет назад в школьной подсобке, где в яростной и злой драке они помяли своими кулаками и спинами еще совсем хрупкие и нежные только взошедшие побеги чувства, которому они так и не позволили расцвести. Корни этого неокрепшего чувства, которому ни Кит, ни Бени не могли дать названия из-за страха, уходили глубоко в сердце, но были еще очень слабыми и недоразвитыми, чтобы уцелеть в той ожесточенной драке. Остатки корней Бенедик вырывал собственноручно в тот же вечер, когда, сидя в общей гостиной, целовал Мэдисон Чапман в засос. — Это же неправда? — вопрос, прозвучавший больше как утверждение, не требовал ответа. Гамп попросту не хотел слышать никакого ответа, потому что он мог быть отрицательным. Это не могло быть правдой! Или... Когда Кит признался ему в своей ориентации, Бенедик принял это, как само собой разумеющееся, не задавая банально-бестактных или тупых вопросов. В конце концов, с кем спит Барроу – это только его дело и ничье больше. Вот только от одной только мысли, что Кит мог с кем-то целоваться или вытворять, что поинтереснее, на душе Гампа становилось так гадко и противно, словно в нее нассали кошки, как минимум, половины человечества, а сердце сжималось до того сильно, что Бени даже было больно дышать. Обычно он отгонял эти мысли подальше, вспоминая ту или иную девчонку, с которой провел ночь, с каким-то особо мстительным злорадством. Но сейчас Бенедик думал совершенно не об этом. Он судорожно пытался вспомнить: а вел ли Кит себя когда-нибудь странно или как-то не так — и ему ничего не приходило в голову. Кит всегда вел себя одинаково и был Китом до этого самого дня, когда он вдруг от немыслимого беспокойства решил начистить ему морду лица.
-Если ты всегда избиваешь того, кому собираешься признаться в любви, то тебе не стоит заводить отношения, Китти. — шумно шмыгнув носом, Бени провел тыльной стороной ладони под носом. — Ты мог бы сказать мне заранее, и мы бы придумали стоп-слово. Как, насчет, "флобер"? — следовало быть серьезнее и не пытаться обратить все в шутку, но Гамп боялся. Боялся, что все это может быть по-настоящему. Вся эта Китовская любовь. Он был к ней не готов. Прошло около четырех тысяч дней, а он так и не решился дать название тому чувство, которое испытывал, каждый раз целуя Барроу в пыльной и темной подсобке среди метел и пустых ведер. — Кит, — поддавшись вперед и сев на колени, Бени положил свою ладонь поверх руки Барроу, которой тот обхватывал себя за колени, - Кииит, — он слишком много говорил, и из разбитых губ снова пошла кровь, поблескивая на них крупными багровыми бисеринами, солено-металлическими на вкус.
-Ну будет тебя, — настроение Барроу сегодня слишком быстро менялось, и Бенедик не успевал под него подстраиваться. Он привык к другому Киту. Киту, которой подстраивается под его эмоциональные перепады. - Что это вообще за хуйня с тобой сегодня? — от запаха сигарет, витавшего в воздухе, хотелось курить, но своих сигарет у Гампа не было, и впервые за долгое время он не решился полезть в карман Кита за пачкой, почувствовав смущение и неловкость. - Окай, битье морды я заслужил, но признание в любви я уж точняк не заработал. Тебе ли не знать. — Кит Барроу знал Бенедика Гампа лучше всех, и потому был единственным человеком, которому были известна вся тысяча и одна причина, чтобы никогда не влюбляться в этого идиота, и единственным человеком, который мог бы его полюбить.

Повисшее между ними напряжение можно было резать ножом и смазывать им кусок хлеба вместо замерзшего масла. Бени больше не знал, что ему говорить и нужно ли вообще открывать рот для того, чтобы успокоить Барроу, который, походу, начал сходить с ума. В ответ на первые смешки Кита Гамп облегченно улыбнулся, понадеявшись, что сейчас этот кусок драконьего помета пихнет его в плечо, сказав, что все это было шуткой, и он будет корить себя за то, что повелся и позволил себя одурачить. Но Кит как-то не особо торопился признаваться в розыгрыше, несмотря на то, что его смех набирал обороты, заставляя Бенедика всерьез задуматься о душевном и психическом состоянии своего друга. За толику секунд в голове Гампа пронеслась тысяча и одна мысль на счет того, что ему делать: связаться со Святым Мунго? Но как он это сделает? И разве они смогут приехать в маггловский район? А куда звонят магглы в таких ситуациях? Как вообще пользоваться телефоном? И есть ли он у Кита? — слава Мерлину, что на тысяче второй мысли Кит прекратил истерично хохотать, наконец-то поднявшись с пола. Он нависнул над Гампом, стоя в свете уличного фонаря, так что Бени пришлось прищуриться, чтобы не было так больно смотреть ему в лицо. Вопрос еще не отзвенел в воздухе и не уложился в голове Гампа, как Кит, резко поддавшись к нему навстречу, впился своими жесткими пальцами в его щеки, прижавшись горячими губами к его блестящим от крови губам. Это не было похоже на поцелуй. Ни на один из тех, которыми они обменивались в Хогвартсе. Но все же это был именно поцелуй. Колючий, злой, больше напоминающий птичий клевок, но все же поцелуй, от которого внутри все болезненно сжалось, а руки и ноги словно онемели, отчего Бени не мог пошевелиться. Всего несколько секунд, во время которых он не мог оттолкнуть Кита или отстраниться, Бенедик чувствовал, как плавятся его губы, и эти несколько секунд показались ему несколькими вечностями. Кит задал вопрос, не требующий ответа, а Бени только и смог, что неуверенно передернуть своими острыми плечами, облизывая подкравливающие губы, еще горчащие от злого и полного безнадежности поцелуя. Барроу упрямо твердил, что любит его, но ведь они оба должны были понимать, что это неправда. Гребанная неправда, твою мать. Почему? Это вообще не требует объяснения.
-Не забудь виски... — шутка скатилась губ и плюхнулась в кровавую кляксу на белом ковре. Бенедик физически ощущал, как разрывается его голова от всего этого дерьма, которое Кит вывалил на него за эту ночь. Запустив пальцы в волосы и вжав их в пульсирующую от напряжения голову, Бени уткнулся носом в согнутые в коленях ноги, издавая при этом нечленораздельные мычащие звуки. Это было слишком сложно. Похлеще домашнего задания по зельеварению, которое Гамп честно скатывал у влюбленной в него Чапман. Он бы и сейчас не отказался бы от готового решения. Вот бы рядом, в укромном местечке, всегда прятался человек, готовый подсказать тебе подходящую фразу для любой ситуации. В жизни, как и в театре, определенно не хватало суфлеров. Приходилось думать собственной головой, и это причиняло Бенедику реальную болью. Он буквально чувствовал, как раскаляется его голова от каждой новой мысли. Кит не должен был с ним там поступать. Мелкий ублюдок. С чего он вообще взял, что любит его? Наверняка, в его сахарно-идеальной жизни просто мало проблем, и он решил немного разбавить этот приторный сироп надуманной любовью. Идиот. Неужели нельзя было влюбиться в кого-нибудь получше? Сидя на полу в просторной гостиной Кита, Бени задыхался, чувствуя себя в маленькой клети, из которой не было выхода. Стены давили, багровые пятна крови били по глазам, сердце колотилось как бешеное от осознания того, что Кит скоро вернется и ему надо будет что-то ответить. Но Гамп так ничего и не придумал. Он бы хотел быть умнее, чтобы объяснить Барроу, что все это чушь собачья, а если он и любит кого-то, так не его, а того мальчишку, с которым сцепился в пыльной школьной подсобке. Он бы смог доказать, что нельзя слепить любовь из того дерьма, что их связывает. Он бы придумал хоть что-то, вместо того, чтобы сбежать из квартиры, оправдав себя тем, что ему нужно немного свежего воздуха. Воздуха и газировки из автомата на первом этаже дома. Оправдываться перед собой было глупо, и все же Бенедик оправдывался, сбегая по лестнице вниз и сжимая в руках мелочь, до этого бесхозно валяющуюся в прихожей Барроу.
Стоя перед автоматом, Бенедик сосредоточенным видом отсчитывал нужную сумму для того, чтобы купить вишневую газировку. Все его мысли сейчас крутились вокруг счета мелочи, любезно позволяя отвлечься от более важных на данный момент вещей. Бени не хотел думать о том, что будет, когда он вернется в квартиру Кита и вернется ли туда вообще, он не хотел понимать Барроу и не мог этого сделать, ему не следовало вспоминать об этом нелепом подобие поцелуя — похоже, все его уроки прошли впустую — но он упорно чувствовал вкус губ Кита и хотел от него избавиться, как можно быстрее. Опустив последнюю монету в разъем и нажав нужную комбинацию цифр, Гамп уставился на подрагивающую банку газировки, которая, потрепыхвшись немного, слегка накренилась и осталась на месте. Гадство. Раздраженно и с силой пнув автомат ногой, Бени почувствовал, как дрожь металла отозвалась в нем внутренней волной отрицания, непонимания и негодования. Кит ни хера не понимал. Ни в собственной жизни, ни в собственных чувствах. У него видите ли было много времени, чтобы разобраться. Ха! Разобраться в чем?! В том, что он идиот? Потому что только идиот мог сморозить ту ересь, которую он произнес несколько минут назад. Он просто перенервничал, чертова истеричка, и не более того. Он не может его любить. Не может и не должен. Вопреки этим мыслям губы продолжало нещадно жечь.
-Что здесь происходит? — одна из дверей квартир первого этажа открылась и в коридор выглянул сперва крючковатый нос, напоминающий птичий клюв, а потом и почти вся старуха. Скрипучий, как гвоздь, скользящий по стеклу, голос, вытянул Гампа из мыслей, заставляя растерянно уставиться сперва на переполненную желчью бабку, затем на свои сбитые в кровь костяшки, а после на возмущенно дрожащий автомат. Банка вишневой газировки продолжала стоять поперек его металлического горла. — Вы кто такой?! Я Вас что-то не помню. Я сейчас вызову полицию!
-Вызови себе ебыря, старя карга. — ударив напоследок ногой по автомату, Бенедик, игнорируя крики старухи, нагнулся, чтобы достать наконец вывалившую банку газировки. Встряхнув ее и дернув за кольцо, Бени зажмурился, когда переполненная красителем газированная струя ударила ему в лицо. - Да не орите Вы так, бабушка, — вытирая лицо тыльной стороной руки, окончательно изгаживая свитер, — я уже ухожу. — ушел Бени в сторону лестницы, чтобы подняться на третий этаж в загаженную, ничуть не меньше его свитера, квартиру. Гамп ни за что не вернулся бы ни в одну квартиру, где его ждал бы признавшийся ему в любви педик, но... Но это был его пидр, и Бенедик искренне опасался оставлять этой ночью Кита одного. Он уйдет утром, когда тот будет спать. Проспавшись, Барроу, наверняка, пожалеет о том, что наговорил этой ночью.
-У вас там кто-то автомат помял, — вернувшись в квартиру, Гамп на пороге допил остатки газировки, которые не выстрелили ему в лицо. — И как ты меня нашел? — нужно было перевести тему. Если он не будет вспоминать о признании Кита, может и тот решит, что не признавался ему. — Пошел к гадалке?

-Наверняка, тебе это влетело в целое состояние, — присвистнув, Бенедик выдал подобие улыбки, продолжая крутить в руках пустую жестяную банку и избегая смотреть Барроу в глаза. Он не хотел видеть его взгляд и не хотел даже думать о том с какой надеждой, волнением, тревогой или еще с каким-то несусветным дерьмом на него смотрит Кит, отвратно пародирую сцену из какой-нибудь мыльной оперы. От понимания того, что стоило ему уйти — почти позорно сбежать, есть быть точным — и Барроу тут же притащил свою задницу к порогу, чтобы отсиживать ее выжидая чего-то, на душе становилось гадко, и Бени начинал чувствовать себя виноватым. Хотя разве он хоть в чем-то виноват? Разве он заставлял Кита влюбляться в себя? Он хоть раз давал ему повод для этого? Нет! Барроу сам вбил себе в голову эту идиотскую идею, что любит его, а его, Бенедика Гампа, вины в этом нет. Ведь так? Наверное, вот только на душе все равно гадко, и хочется выть на луну, скрытую свинцовыми тучами и вечным Лондонским смогом. Однако вместо того, чтобы завыть, Бени сдавленно зашипел, зажмуриваясь и прикрывая лицо рукой, когда ослепляющий свет неожиданно загоревшейся лампочки резанул по глазам, заставляя невольно попятиться назад, врезавшись спиной в прикрытую дверь. Меж сомкнутый век еще покалывал застрявший свет, который Бенедик тщетно пытался выскрести, старательно теря глаза кулаками, когда во вновь воцарившемся полумраке раздался вопрос, на который можно было бы дать тысячу и один ответ, из которых ни один не оказался бы верным. Облизав липкие и сладковатые от вишневой газировки губы, Бени прошел мимо Кита в гостиную, засунув руки в бездонные карманы своих брюк.
"Зачем ты вернулся?" — хороший такой вопрос.
Вариант а — чтобы ты не повесился с горя — звучит, достаточно грубо, хотя и очень правдоподобно. Остановившись в центре комнаты, Гамп огляделся по сторонам — комната выглядела как место недавнего преступления, хоть сейчас запускай сюда съемочную команду и снимай очередную серию очередного детективного сериала, где убийцей окажется самый милый парень. Обойдя стол, Бени наклонился, чтобы поднять валявшуюся посреди въевшегося в ковер красного пятна мятую прохладой пачку фасоли и прижать ее к распухшему и пульсирующую болью лицу. Лицо болело все и сразу, а упаковка была не такой уж большой, так что приходилось через каждый пять минуть двигать спасительную фасоль по часовой стрелке. Пакет был уже достаточно теплым и скорее мокрым, чем холодным, но это хоть как-то успокаивало боль и помогало избегать смотреть Киту в глаза. Присев на край стола, Гамп вытянул вперед ноги, уставившись на них поверх края упаковки из-под фасоли.
Вариант б — затем что мне больше некуда идти — меркантильно и правдиво только процентов на десять-пятнадцать. В его квартире действительно жить сейчас невозможно, а жилище Барроу — самая удобная из всех квартир его друзей, знакомых и приятелей, но... Это определенно не было причиной, по которой Бенедик вернулся. Он бы мог провести ночь и на лавочке в парке — не такие уж сильные сейчас морозы — если бы только не волновался за Кита. Отняв окончательно согревшуюся пачку фасоли от лица, Бени положил ее себе на ноги, в следующую секунду зажав между бедрами Все было бы гораздо легче и проще, если бы Кит не сказал тех слов. Если бы просто набил ему морду и поорал, тогда все могло бы быть, как прежде. А разве сейчас не может? Повернув голову Бенедик посмотрел на Барроу, лишь коротко мазнув взглядом по его лицу. Молчание затягивалось, и это тяготило обоих. Кит не спешил помогать с ответом, как он до этого делал ни раз, когда Бени не знал какую букву выбрать, чтобы набрать нужные шесть баллов из десяти для зачета. Что он ему там говорил? Если не знаешь правильный ответ, то выбирай — "с".
Вариант с — потому что мы друзья.
-Хорошенько ты меня отделал, — потерев ладонью наливающуюся цветом щеку, на которой к утру расцветет гематома, Бенедик опустил взгляд себе под ноги. В полумраке пятна была не так заметны и казались своеобразным элементом декора, чего нельзя было сказать о перевернутом кресле. Если сейчас не убраться, то утром все будет выглядеть еще "живописнее". — Думаю, ковер придется выбросить, — заведя руку за голову, Бени потер пульсирующую под пристальным взглядом Барроу шею. Он не решался ответить на вопрос, повисший в воздухе. Он так боялся дать не правильный ответ... — Хотя, если хочешь, можем отнести его ко мне на квартиру, — "когда там снова будет квартира", — и мы почистим его какой-нибудь хренью. Я уверен, что мои соседки знают какой-нибудь чудо-порошок или заклинание. Скажем, что пролили вино. Разбили целую бутылку. А может сотню-другую. Ящиков. — Гамп говорил отрывисто и быстро. Вскочив со стола, он вдруг принялся отодвигать его в сторону, чтобы была возможность скатать ковер. Ему нужно было что-то делать, чтобы не думать. Не говорить. И уворачиваться от взгляда Барроу. Когда он поднимался по лестнице, то заставил себя поверить в то, что, когда откроет дверь, за ней все будет как прежде, и Кит будет ворчать, что он свинья и загадил ему квартиру, что он идиот и это походу хроническое, что ему надо было купить не одну банку, а две, эгоист он этакий. Но Барроу ничего такого не говорил. Присев на карточки, Бени начал сворачивать ковер, но у него ничего не выходило. Пальцы дрожали, руки не слушались, и он чувствовал себя так, словно приперся туда, где его не ждали и начал вытворять какую-то несусветную херню.
-Вернулся сказать, что ты не умеешь целоваться. — скатав один край ковра, Гамп уставился на его мелкий ворс, невольно задумываясь о том: интересно, сколько в нем всего ниток? Следом пришла мысль о том, что он действительно та еще свинья. — А еще потому что мы... — "друзья" застряло поперек горла. Хорошее слово "друзья" вдруг почему-то стало колючим, почти раздирающим глотку насквозь. — Потому что тебе херово. Вали в душ, Барроу. Я приберусь. — в детстве, когда Бенедик чувствовал себя виноватым он принимался за уборку. Он никогда не извинялся перед матерью, но порой с полов в их квартире на Лютном можно было есть.

-Ты бы и за сотню лет не научился целоваться. — упершись взглядом в свернутый кусок ковра, Бенедик методично наматывал на палец вырванную из ворса ковра нить. Он загнал воспоминания о четырех уроках для Кита на самую окраину своей памяти, оставив на поверхности лишь брошенные Барроу слова: ты что педик?! Все могло бы пойти совершенно иначе, если бы Кит не испугался, если бы он сам не струсил и сумел обернуть все в шутку, как делал всегда, но почему-то только не в тот раз. Но все вышло именно так, как вышло, и с того злополучного дня эта обжигающая кожу и сознание фраза всплывала в его голове каждый раз, когда Бени сжимал руку Барроу, чуть дольше, чем следовало, когда думал о нем немного чаще, чем полагается, когда волновался о нем сильнее, чем положено волноваться другу, пускай и лучшему, когда невольно вспоминал о тех неловких и нелепых поцелуях, во время которых в носу щипало от пыли школьной кладовки, а руки  покрывались липкой и мерзкой испариной, от которой оставались влажные пятна на ученической мантии. — Но ведь с этим надо что-то делать. — как будто грязный, перепачканный кровью ковер был самой большой проблемой, решив которую, они смогли бы вновь нормально разговаривать, больше не чувствуя той удушающей неловкости, которая натянутой леской трещала между ними. Казалось, протяни руку, и тут же порежешь о нее пальцы. Облизав пересохшие и обветренные губы, Гамп сглотнул вязкую слюну, поежившись под взглядом Барроу. Кит смотрел на него, а Бенедик продолжал сверлить взглядом свой палец, уже начавший синеть и пульсировать в том месте, где его перетянули тугие туры затянутой нитки. Боль не спасала. Она просто билась в подушечке пальца и сжимала фалангу плотными кольцами, не помогая отвлечься даже на жалкую толику секунды.
Гамп всегда хотел есть. Он с трудом смог бы перечислить те разы, когда действительно был сыт настолько, что мог отказаться от халявной еды, не испытывая угрызения совести. Ему нравилось есть то, что готовил Кит, даже если это были простые бутерброды с арахисовым маслом, на которое у Бени была дичайшая аллергия в виде жуткой крапивницы, покрывающей все тело в считанные секунды. Наверное, Бенедик мог бы съесть даже дохлую крысу, приготовленную Барроу. Но не точно. Бени любил, когда о нем заботились. А никто в этом гребанном мире не заботился о нем лучше, чем Кит_засранец_Барроу. Иначе Бенедик не притаскивал бы свою тушку к нему после каждого рейда в надежде на тарелку с горячей едой, приправленной отборными ругательствами, как проявлением высшей степени заботы. Этой ночью, если судить по кровоподтекам на его лице, Гамп познал новые грани безграничной заботы Барроу. Шмыгнув носом и потерев перетянутым ниткой пальцем щеку, Бени однако отрицательно помотал головой в ответ на предложение Кита пожрать. Впервые за свою жизнь Бенедик не был уверен, что его луженный желудок, способный переваривать гвозди, сможет принять кусок хоть какой-нибудь пищи. Гамп был практически уверен, что стоит ему открыть рот, из него тут же польется приторно сладкая вишневая рвота. А для полноты картины на полу только луж блевотины не хватало.
-Или я должен ответь "да"? — наконец-то подняв голову, Бенедик посмотрел на Кита, стоящего напротив него и напоминающего в своем окровавленном свитере то ли маляра-недоучку, то ли начинающего маньяка-садиста. - Что я должен сказать тебе, Кит, чтобы тебе стало лучше? Скажи мне. — все так же продолжая сидеть на полу, Гамп засунул в рот костяшку большого пальца, начиная мусолить и покусывать ее, оставляя на коже полукруглые отметины от своих зубов. В те далекие времена, когда он еще учился в Хогвартсе, после зачетов и экзаменов, на левой руке Бени не было и дюйма не тронутой зубами кожи. — Я не знаю. — вздохнув всей грудью и задержав дыхание, Бенедик резко поднялся, сперва отступив назад, а затем быстро шагнув вперед, навстречу Барроу. — Не понимаю, чего ты от меня ждешь. — Кит не только готовил ему еду, угощал выпивкой, выслушивал бесчисленный рассказы о любовных — настоящих и придуманных — похождениях, давал дельные советы, но и разжевывал некоторые элементарные вещи, до которых Гамп был не в силах дойти собственным разумом, потому что не мог или не хотел напрягать свои извилины.
-Зачем ты вообще признался? — запустив растопыренную пятерню пальцев в волосы, Гамп сжал их на затылке, как он делал каждый раз, когда пытался сосредоточиться. - Разве нам — мне! — было плохо, когда мы были друзьями? — да и были ли когда-то ими вообще? Эта мысль родилась внезапно, заставив Бени нахмуриться, прихватив зубами нить, стягивающую костяшку его большого пальца. Он вдруг невольно начал вспоминать все то, что Кит делал для него или говорил ему с тех пор, как признался в том, что ему нравятся мужчины, пытаясь отыскать в этих воспоминаниях намеки на прозвеневшее выстрелом признание. На самом деле, Барроу давно носил с собой пистолет, но выстрелил он только сегодня.
-Это же неправда. — Бени начал повторяться, но даже не заметил этого. — Ты не можешь меня любить. Ты же даже ни черта не знаешь обо мне, мистер звезда Паддлмир Юнайтед. — и в этом не было вины Киты, Гамп сам ни хера не рассказывал, предпочитая перевести тему или свести все к шутке в своей излюбленной манере. — Ты не имеешь ни малейшего понятия о том, как я живу, чем я занимаюсь, как зарабатываю себе на жизнь. Ты ни хуя обо мне не знаешь, и думаешь, что любишь? — Бенедик невольно усмехнулся, но тут же пожалел об этом. Он боялся любви Кита по многим причинам. Но больше всего потому, что это гребанное чувство в первую очередь окунет в дерьмо самого Барроу. А меньше всего на свете Бени хотел бы видеть Кита в дерьме. - Если ты кого-то и любишь, то того мальчишку, который сосался с тобой в кладовке, потому что хотел: научить тебя целовать. — лучше бы Кит пошел в душ и дал ему прибраться.