Широко, вопреки своему воспитанию и, казалось бы, вбитым в подкорку приличным манерам, зевнув, дез Альби поскреб пальцами саднящий нос. Подниматься наверх значило подвергнуть себя риску быть увиденным, так что вместо того, чтобы пойти в отведенную ему комнату и ополоснуться в уже остывшей воде, Шерубен набрал воды в ведро и вместе с ним наперевес прошел в опустевшую комнату служек, которая находилась подле конюшни и в которой он провел бесчисленные часы и дни беспамятства, пока старик Жак боролся за его жизнь, которой месье дез Альби — по мнению старого дворецкого — распоряжаться определенно не умел. Зайдя в крохотную комнатушку, Шерубен окинул ее беглым взглядом, как если бы видел впервые. Но вот узкая и жесткая кровать с тонким матрасом, который был пропитан его потом и мочой, вот стул, на котором сидел ворчливый старик, стирая с его лба блестящие бисерины испарины, вот маленькое окно, через которое он, слегка окрепнув, наблюдал за тем, как день сменяет ночь, а после солнце приходит на смену луне. Вот невысокий стол, за которым сгорбившись он ел, когда уже мог сидеть и держать ложку, под пристальным взглядом Марии, всплескивающей руками после того, как молодой месье наедался, спустя пару глотков. А вот и старое деревянное корыто, в котором Жак отмывал его, скребя бледную кожу, обтягивающую исхудавшее тело. Именно к корыту дез Альби и подошел, заполнив его водой из ведра всего лишь на четверть. Быстро раздевшись, Шерубен забрался в корыто и начал черпать холодную воду сложенными в горсти ладонями, чтобы омыть свое тело и хоть как-то отмыть лицо от запекшейся на нем крови. Свежие ссадины пощипывали, и дез Альби болезненно кривился на всем протяжении умывания. Выбравшись из корыта, он отряхнулся подобно псу, затрясся сперва головой, а затем всем своим костлявым и угловатым телом. Полотенца в комнате не было, так что вместо него Шерубен воспользовался покрывалом, лежащим поверх кровати, после максимально аккуратно — насколько он был способен — расстелив его вновь. Пригладив волосы своей растопыренной пятерней, дез Альби оделся, предварительно отряхнув одежду от соломы, травы и дорожной пыли, и быстро осмотрел себя в ошметок зеркала, висевший на стене. Если бы не нос и глаз Шерубен выглядел бы вполне презентабельно.
Поднимаясь в столовую, дез Альби старательно продумывал, чем он оправдает наличие у себя свежих ссадин. Упал с кровати? Запнулся о ноги и скатился с лестницы? Начал лунатить и ночью не вписался в поворот? Шерубен мог лишь надеяться, что слухи о резне на Перине еще не дошли до столицы и не просочились в местные сплетни. Пустые надежды. В империи грязные и жестокие слухи распространялись со скоростью лесного пожара. Их было невозможно остановить. Задержавшись на пороге столовой, дез Альби бросил на себя взгляд в наполированный бок подсвечника, стоящего на невысокой тумбочке подле двери. Отражение было причудливо искаженным, подчиняясь забавной форме подсвечника. Глухо выдохнув, Шерубен толкнул дверь и вошел в комнату, заполненную запахами еды, от которой стол буквально трещал, как если бы на кухне трудилась не одна, а, как минимум, пять кухарок. Мария не знала меры. Наверное, в детстве дю Валь был весьма упитанным ребенком, дез Альби невольно улыбнулся, представляя себе маленького пухлого Лореля, садясь за стол и встречаясь взглядом со взрослым, худым и изможденным дю Валем, губы которого неприятно искривились, вторая насмешке. Шерубен решил не оправдываться. Любая ложь могла быть использована против него, уж лучше молчать, надеясь, что насмешка — это всего лишь насмешка, не имеющая под собой двойного дна, как бурная Перине, волны которой поглотили ван дер Бейля. Как только Мария вышла, накрутив на свой сжатый кулак полотенце, дез Альби позволил себе растечься на стуле, вытянув вперед свои ноги. Есть не хотелось от слова совсем. Ароматы и многообразие блюд не будили аппетита, и Шерубен уныло смотрел на стол. Он был из тех людей, которые были не способны подчас обличить свои желания в слова. Быть может, он съел бы тост с абрикосовым джемом? Так вот же и тост, и баночка джема, но что-то уже не хочется. А, может, шоколадный пудинг — это именно то, что нужно, чтобы скрасить унылость утра? Так он стоит совсем рядом, стоит только протянуть руку, но и это уже не то, чего хочется дез Альби. Как насчет, яйца? Мария готовит прекрасные яйца всмятку. Нужно лишь осторожно разбить яйцо сверху, снять белую крышечку скорлупы и можно будет насладиться вязким желтком. Одно яйцо, помещенное в подставку на тонкой ножке, стояло на тарелке перед дю Валем, второе — в полдюйме от правой руки Шерубена. Но стоило дез Альби на него посмотреть, как он понял, что уже не хочет его.
-Я не голоден. — по изящной фарфоровой ножке стекал желток. Дю Валь не рассчитал силы, и теперь ему навряд ли удастся насладиться идеально приготовленным яйцом. Под взглядом Лореля Шерубену было неуютно. Он поежился, слегка приподнимаясь на стуле, а затем опускаясь ниже, но и это не помогло ускользнуть от колющего раздражения в воздухе. Что-то подсказывало, что на сей раз городские сплетницы справились со своей задачей проворнее, чем обычно. Дю Валь обо всем знал. Ну или по крайней мере догадывался. Шерубен вновь почесал саднящий нос, пересеченный глубокой ссадиной, пытаясь избавиться от докучливых мыслей, но это было не так-то просто. Лорель продолжал сверлить его взглядом, словно укоряя в том, что он не сдержал своего слова. Но это же не так! Он вернулся. Он здесь. И он будет рядом с ним. Так какого черта дю Валь смотрит на него так, словно бы он его предал? Оторвав от мягкой подпеченной булочки кусок корки, Шерубен пальцем выковырял из нее мякиш и, скатав из него шарик, закинул себе в рот. Мягкий хлеб встал поперек горло как каменистая галька. Дез Альби никогда не отличался завидным терпением и не выносил на дух людей, ведущих молчаливые гляделки. А именно этим сейчас и занимался дю Валь, сидя на противоположном конце стола. Отведя взгляд в сторону, Шерубен нервно постучал пальцами по своей пустой тарелке, слизывая с губ хлебные крошки. Он уже не помнил, когда последний раз испытывал настоящий голод. Сытость, а точнее полная апатия к еде не покидали его.
-П'гек'гатите! — ударов раскрытой ладонью по столу, дез Альби посмотрел на Лореля с вызовом. В голове его одновременно звучали упрек, непонимание и некая жалобность. Немой укор дю Валя давил на совесть, и заставлял Шерубена страдать. — Хватит смот'геть на меня как на в'гага Импе'гии. Я пе'гестал им быть сутки назад! — к лицу дез Альби прилила кровь, и бледная кожа приобрела почти здоровый цвет, благодаря злости. — Чем Вы опять недовольны?! 'Газве я не в Вашем доме? Не подле Вас, как и обещал? Что Вы смот'гите на меня так, словно я п'гедал всех и вся! — резко встав из-за стола, Шерубен ударился коленями о столешницу. К завтрашнему утру на его коленях расползутся синяки, налившись фиолетовым цветом. — Если есть, что сказать, так гово'гите!

Знаменитые столовые истерики дез Альби. Уж кто-кто, как не дю Валь знал про них не понаслышке и даже принимал участие в подавлении курсантских бунтов, когда Шерубен принимался стучать тарелкой по столу, а уже в следующую секунду его поддерживал ровный хор громыхающих стаканов и мальчишеских голосов со всех сторон. По большей части курсанты бунтовали против того, что им никогда не подали бы дома — подгорелой каша, пресного суп, жесткого мяса. Не зря многие из преподавателей, прошедшие войну, считали их избалованными сосунками, которых отняли от материнских юбок, а те продолжали голосить, считая, что чем громче они орут, тем быстрее исполнят их каприз. Ну уж дудки. Иногда сигналом к началу столовой революции были и более серьезные вещи. Так, например, на третьем курсе дез Альби принялся бунтовать, когда пятерых его сокурсников преподаватель истории наказал, запретив посещать столовую. Мальчишки не были перед ним особо виноваты, однако один из них нарисовал не самую лицеприятную карикатуру на Марка Третьего, а четверо остальных имели неудачу находиться с ним поблизости и громко комментировать, раздавая советы. Историк был рьяным поклонником имперской власти, а потому счел за нужное защитить честь императора от мальчишеских каракуль, посадив их на голодный паек. Против такой несправедливости Шерубен смолчать не мог. На пятом курсе дез Альби несколько отошел от привычной истерики, закатываемой им в столовой, и вместо стучания тарелок и вилок по столешнице, решил устроить голодовку, которую поддержала половина курсантов. Причиной тому стало увольнение месье Жоззи, которого курсанты ласково назвали Жо-жо. Жо-жо преподавал литературу и поэзию и был горячо любим курсантами за свой кроткий нрав, легкий юмор и абсолютную незлобивость. На его уроках частенько было шумно, нередко звучали песни и громкий смех — это не устраивало руководство академии в лице ректора, а потому месье Жоззи был отправлен в бессрочный отпуск по причине своего достаточно пожилого возраста.
Как и в ученическое годы резкий, рубящий воздух окрик дю Валя возымел эффект. Поджав губы и выпятив вперед подбородок, Шерубен сел, а точнее плюхнулся, обратно на стул, производя при этом как можно больше шума, чтобы даже глухому и слепому стали ясны степень его негодования и обиды. Месье дю Валь утверждал, что не считает его своим врагом, однако смотрел он на него так, что у дез Альби складывалось совершенно иное, строго противоположное, мнение. Лорель точно все знал! Проследив взглядом за поднявшимся из-за стола мужчиной до двери, Шерубен отвернулся, с упрямым недовольством уставившись на пустую тарелку. Есть не хотелось. Оттолкнув тарелку от себя достаточно сильно, чтобы она ударилась о бокал, но не настолько, чтобы разбилась, дез Альби встал, на сей раз обойдясь без ударов многострадальных колен о столешницу. Внутри него все кипело от злости, непонимания и обиды. Хотелось вылететь из столовой, подняться по лестнице и, нагнав дю Валя, высказать ему все, что он думает об его нелепой молчанке.
Да, конечно, он поступил необдуманно, бросившись в погоню — к этой мысли Шерубен пришел уже в конюшне, куда он прошел, громко хлобыстнув дверью столовой, как истинный аристократ, подверженный приступам истерии — но что ему оставалось? Взяв в руки жесткую щетку, дез Альби принялся чистить Кортеса достаточно грубыми и резкими движениями, за что конь одарил его недовольно-обиженным фырчанием и даже пару раз попробовал лягнуть, но дез Альби оказался проворнее. Если бы он не остановил ван дер Бейля и остальных, в ближайший месяц началась бы война с Восточной Империей, а истощенная войнами, голодом, налогами и революцией страна была не готова дать достойный отпор! И все жизни, что сейчас лежали в тесных гробах, оказались бы отданы земле зазря?! Нет! Он поступил правильно. Шерубен был в этом уверен, но отчего-то чувствовал себя гадко и прескверно. Не давал покоя взгляд дю Валя, его нарочито спокойный и холодной голос. Уж лучше бы он наорал на него или дал оплеуху, как делал всегда, когда злился. Боль бы прошла и все бы забылось. Сомнения и мерзкое чувство того, что он разочаровал дю Валя, стираться, сколько бы дез Альби не тер бок Кортеса щеткой, не собирались.
К концу чистки Кортес был не менее раздраженным и сердитым, чем сам дез Альби. Шерсть коня была чистой, грива расчесана, но он не выглядел особо благодарным и продолжал нервно бить копытом о землю, пока Шерубен не вышел из его стойла. Работа, которая обычно успокаивала и помогала собраться с мыслями, тоже не принесла дез Альби желаемого облегчения. Он продолжал себя снедать и оправдываться. Откинув щетку в ведро и расплескав воду, Шерубен тихо выругался сквозь плотно сжатые губы и вышел из конюшни. Его сейчас раздражало все, но больше всего мысли о том, что где-то в поместье сейчас сидит дю Валь и безусловно радуется тому, что довел его своим молчанием до белой горячки. Поднявшись на второй этаж, дез Альби несколько замешкался, но все же сумел отыскать отведенную ему комнату. Сняв пропахшую конем, мокрой землей и речкой одежду — даже если бы на его лице не было отметин, дю Валь все равно бы все понял по этому запаху, — и кинув ее на пол у входной двери, чтобы Жак позже забрал, Шерубен подошел к письменному столу, на стуле подле которого лежал подготовленный для него костюм. Одежда была ему немного велика и явно вышла из моды. Похоже, за неимением лучших вариантов, ему предложили что-то из вещей дю Валя, когда они были с ним примерно одного возраста. Осознание того, что в его годы Лорель был шире в плечах и несколько выше, неприятно кольнуло гордость дез Альби, тщетно пытавшегося сладить костяным гребнем со своими волосами. Окончательно растеряв остатки своего терпения, Шерубен отложил гребень и с вызовом посмотрел на незнакомца в зеркале. Шрамы от ожогов пересекающие его лицо незначительно побледнели, но они никогда не исчезнут полностью, служа напоминанием о тех людей, той ночи... Дез Альби отвернулся. Содрав с кровати покрывало, он накинул его на зеркало и спешно вышел из комнаты, спасаясь от воспоминаний. 
Остаток дня он провел в библиотеке, развалившись в кресле и пребывая в некой прострации между реальностью, в которой он невидящем взглядом шагал по страницам первой попавшейся книги, и дремотой, в которой тщетно пытался найти ответ на то, как ему примириться с дю Валем. В тот самый миг, когда реальность заменялась дремотой, и голова Шерубена покачивалась, готовясь вот-вот удариться носом о раскрытую книгу, в библиотеку вошел Жак, отрепетированным годами кашлем, сгоняя остатки дремоты. Потянувшись в кресле, дез Альби часто и быстро заморгал недоуменно посмотрев на Жака.
-Пришло время ужинать, — поставив гостя господина дю Валя в известность и убедившись, что его слова не привели ни к какой закономерной реакции, дворецкий продолжил все тем же спокойный голосом: — Если молодой месье не желает быть сопровожденным в столовую за ухо, как избалованный мальчишка, я советую ему подняться и самостоятельно пройти к столу. — заметив полный негодования взгляд Шерубена, Жак свел к переносице брови. — Из-за того, что я был с Вами слишком мягок, месье дез Альби и пошел на определенного рода уступки, господин дю Валь мной недоволен, отныне и впредь я буду более тщательно исполнять его указания, что и Вам советую. Месье? — насупившись, дез Альби поднялся с кресла и вышел из библиотеки, пройдя следом за довольно улыбающимся — благо, он этого не видел — Жаком. — Приятного вечера, господа. — прикрыв за Шерубеном дверь, Жак счел за лучшее не присутствовать в столовой во время этой холодной войны, к тому же на кухне его ждал хороший кусок мяса, добротно политый чесночным соусом. Месье дю Валя и месье дез Альби же придется довольствоваться тем, что они оставили после завтрака. Мария не терпела капризов господ, а потому, обиженная подобным пренебрежением к своему труду, лишь подогрела утренние блюда, к которым никто так и не притронулся. Сев на свое место, которое он выбрал еще за неудавшимся завтраком, Шерубен искоса посмотрел на дю Валя. Тот все так же молчал. Это было уже выше его сил.
-Хо'гошо! Я был там! — Господь спасет Лореля, если тот решится не глумиться и не уточнять "где же именно?". — Вы это хотели от меня услышать?! — поднявшись — клокотавшие в нем эмоции не давали сидеть — и сжав пальцами край столешницы. — А что я мог еще сделать? Они г'гозились, что дойдут до Восточной Импе'гии и начнется война. — разомкнув пальцы, дез Альби махнул правой рукой в сторону востока. По крайней мере, он был уверен, что махает именно в том направлении. — Вы были слабы. Я не посмел Вас т'гевожить! — точнее будет сказать, что не захотел. — Что еще вы хотите от меня услышать?!

Месье дю Валь был спокоен, по крайней мере, внешне, и это выводило из себя, лишая и без того расшатанного душевного равновесия. Дез Альби не умел общаться с людьми на полутонах. Его собственных эмоциях хватило бы на целую армию, что, впрочем, и доказала устроенная им революция. Находясь в буре собственных страстей, Шерубен был попросту не способен разобраться в чужих чувствах и заметить эмоции других людей, особенно если они столь старательно скрывались под маской спокойного равнодушия. Дез Альби не садился. Ему было жаль Марию, и он несомненно был ей благодарен за весь ее труд и то количество еды, которой хватило бы, чтобы, по мнению Шерубена, накормить целую маленькую деревню, но сейчас он был не способен есть. Еда не лезла ему в горло, а от запаха мяса мутило. Дю Валь же пытался продемонстрировать, что ужин интересует его куда больше, чем разговор. Вот только актер из Лореля был отвратительный. Сжав кулаки, дез Альби наблюдал за бесплодными потугами дю Валя поесть. Он жевал дорогой сыр так, словно это была жесткая подошва старого солдатского сапога, которою к тому же приготовили без соли и явно пересушили. Лорель усиленно работал челюстями, но и дураку было ясно, что он делает это механически, не испытывая от приема пищи никакого удовольствия. Дез Альби себя дураком не считал. Он выслушал дю Валя, упершись взглядом в стену. Внутри Шерубена все буквально клокотало от желания возразить на каждую из фраз и на все сразу. Лорель, казалось, не понимал одной простой и банальной, как то, что днем - светло, а ночью - темно, истины. Шерубен не хотел его волновать, тревожить, заставлять беспокоиться о себе, потому что уже один раз взволнованный и обеспокоенный его судьбой Лорель дю Валь чуть было не распрощался с жизнью, поднявшись на плаху. Дез Альби не мог позволить этого снова, потому что... Упрямо тряхнув головой, Шерубен посмотрел на мужчину из-под сведенных к переносице рыжих бровей, между которыми залегла пока неглубокая морщина, что к старости станет заметной продольной бороздой, которую не удастся растереть пальцам, сколько ни старайся.
-Вот именно! Вы попытались бы меня остановить, п'гек'гасно зная, что это пустое. Я сэкономил нам обоим в'гемя. - Лорель не смотрел на него. Уперто бегал взглядом по столу в то время, как дез Альби не сводил с него своего взгляда. Тюрьма оставила отпечаток на них обоих. Вот только Шерубен, благодаря стараниям дю Валя и его прислуги, становился прежним, и след от тюрьмы был свеж лишь на его лице, Лорель же был сломлен изнутри. - Я никого на Вашем месте не п'гедставляю. Уж пове'гьте своей заботой Вы пе'геплюните любого ти'гана и изве'гга. - дю Валь всегда его чересчур опекал. Это замечали многие еще в курсантские годы. Эллиот ван Хорн, да упокой Господь его мятежную душу, даже прозвал месье дю Валя курицей наседкой и частенько беззвучно кудахтал за его спиной как раз в тот момент, когда Лорель отчитывал Шерубена за очередную свершенную им опасную глупость на глазах всего курса, пытающегося сохранить серьезные лица и сдержать подступающий к горлу смех при виде того, как Эллиот изображает из себя курицу, скинув мундир с плеч, чтобы преобразить его в крылья. Хуже всего приходилось самому дез Альби. Мало того, что он стоял перед самым носом дю Валем, так ему еще и хорошо было видно все, что вытворял ван Хорн, так что приходилось использовать все свое мужество и стойкость, чтобы не расхохотаться в серьезное и чуть ли не посеревшее от переживаний лицо преподавателя фехтования. После, в кампусе, Шерубен клялся, что придушит Эллиота, но тот только заливался своим гогочущим смехом и принимался громко кудахтать, срывая шквал аплодисментов. Представления ван Хорна за спиной месье дю Валя продолжались до тех пор, пока его не застукал за этим ректор. Не стерпев подобного издевательства над преподавателем, месье фон Лафар, раненый на войне в ногу и всегда использовавший тяжелую трость при ходьбе, отвесил ею по отставленной филейной части Эллиота увесистый удар. Старшекурсники рассказывали, что до того, как в академию пришел ван дер Бейль, фон Лафар самолично наказывал особо провинившихся у себя в кабине с помощью трости. Удары ей были настолько сильными, что синяки не сходили с задницы неделями. Позднее ван Хорн, пострадавший за свое чувство юмора, подтвердил это, гордо продемонстрировав всем желающим через неделю свой все еще саднящий зад.
-Но я хочу! - дез Альби не сказал, не выкрикнул, он буквально выпалил эти слова, почувствовав, как они обожгли губы своим откровением. Какого черта?! Они стояли на краю обрушившегося мира, и никому не было известно, что будет завтра. Так какой смысл умалчивать о том, что раздирает душу на части вот уже несколько лет? - Хочу, чтобы Вы де'гжали мою 'гуку! - лицо дез Альби вспыхнуло. Его щеки и уши пылали огнем, глаза блестели, а пальцы предательски дрожали, так, что пытаясь скрыть дрожь, Шерубен крепче сжал кулаки, вгоняя ногти в свои ладони до полукруглых и болезненных отметин на них. - Хочу, чтобы Вы сжали ее и больше не отпускали никогда. - голос дез Альби, взвившийся было до самого потолка всего лишь секунду назад, сорвался. Он совсем не так представлял себе этот момент. Если честно, то Шерубен полагал, что унесет в могилу свои чувства к месье дю Валю, и они будут закопаны вместе с ним под толстым слоем земли и камней, сокрытые и никому не известные. Но вот они вырвались из его разверзнутой груди и сейчас летают по столовой перепуганной птицей, бьющейся о стены и окна в панике. Сердце в груди колотилось так сильно, что дез Альби было больно и страшно. Ему казалось, что еще пара ударов, и сердце, проломив грудную клетку, выпадет на стол, со звоном приземлившись на тарелку. Пожалуйста, извольте отужинать, месье дю Валь. Не разжимая кулака, Шерубен потер им саднящую грудь. Внутри все разрывалось, и он не знал, что ему с этим делать. Организовать революцию, поднять народ на бунт и свергнуть власть было сущим пустяком в сравнении с признанием в любви, которое могло оказаться ненужным. Что может он дать дю Валю, кроме своей протянутой руки? У него ничего больше нет. Его поместье отобрали и, наверняка, уже разграбили. Большая часть фамильных денег ушла не революцию. Работы у него не было. А лицо, которое, и раньше нельзя было назвать красивым или смазливым, но которое многие однако находили симпатичным, теперь было обезображено уродливыми шрамами. У дез Альби остался только его дурной нрав, да пылкое сердце. Не такое уж и большое преданное, и все же... Шерубен не смел сейчас отступиться. Выйдя из-за стола, он обошел его и встал напротив дю Валя. Дез Альби колотило. Возможно, всему виной было то, что вчера он промерз, выскочив спасать дю Валя в одной ночной сорочке. Быть может, у него началась лихорадка после ночного сражения у Перине, обдуваемой со всех сторон холодными ветрами. А, может, он просто боялся быть отвергнутым? Волосы на лбу Шерубена слиплись от проступившей на бледной коже испарины, напоминавшей мелкий прозрачный бисер, поблескивающий в свете ламп, зажженных Жаком перед самым ужином.  Ладони вспотели. Дез Альби попытался вытереть их о брючины, но только оставил на них мокрые пятна и разводы.
-Я защищал этой ночью не Импе'гию, - стоя к Лорелю так близко, что тот смог бы увидеть скатывающие по напряженной шеи за ворот рубашки капли пота, Шерубен смотрел в пол, не в силах поднять взгляд на мужчину. Он был напуган. Испытывающий перед сражением эйфорию и восторг, не проронивший ни вскрика во время пыток, убивший самого Императора на глазах его стражи Шерубен дез Альби боялся. - Я защищал Вас, месье дю Валь.

Он никогда прежде не признавался в любви. Дез Альби впервые испытывал этот смущающий трепет и пугающий восторг от вверения своей жизни, своего тела, своей бессмертной души и мятежного сердца в руки другого человека. Он стоял перед Лорелем одетый в его старую одежду, и все же чувствовал себя абсолютно нагим и беспомощным. О, как легко сейчас было причинить боль иди даже убить Шеребуна дез Альби! Бесстрашный предводитель восстания, тот по чьим жилам вместо крови текли протест и бунт, был сейчас смиренен и покорен, что овца на заклание. Любое неверное, сухое или даже равнодушное слово от месье дю Валя могло его смертельно ранить и убить. Душа дез Альби и без того кровоточила, и каждый вздох давался с невероятным усилием. Это был самый тяжелый и самый важный бой. Ему следовало признаться раньше! Как легко и непринужденно Шерубен мог бы сказать эти слова любви, раскрывающую его душу признания, будучи еще курсантом. Он произнес бы их как самую банальную фразу: утреннее приветствие или пожелание добрых снов - наигранно беспечно и просто, сходя сума от ощущения власти над чужим сердцем. Тогда бы он был смелее и решительнее. Не шарил бы взглядом по полу и не леденел бы от оборванного прикосновения. В том, казалось бы теперь и не настоящем прошлом, он схватил бы Лореля за руку сам и стиснул бы ее так, что обоим стало бы больно. Сейчас же внутри дез Альби все крошилось и разваливалось на части. Едва коснувшись его пальцев, дю Валь отнял руку, унося с этим недосказанным движением надежду и оставляя только лишь жгучую боль, разгорающуюся с каждым вздохом. С каждым биением сердца. Шерубен не мог вздохнуть. Он испытывал мучительный стыд! Господи, какой же он идиот! Конечно, месье дю Валь не может принять его чувства! Он любит его, но любит как преподаватель своего талантливого ученика, в котором видит себя самого. Как заботливый отец любит свое нерадивое дитя. Как добрый хозяин своего шебутного и вислоухого пса. Он любил его именно так и не больше... Дез Альби захотелось уйти. Откреститься от собственных слов и забыть об этом ужине, как о дурном сне, приснившимся на голодный желудок. Сейчас Шерубен предпочел бы оказать в своей душной камере, и чтобы Лорель сидел на низком и неудобном табурете и кормил его с ложки холодной рыбной похлебкой, в которой от рыбы был только запах. Он даже несколько раз закрыл и открыл глаза, надеясь, избавиться от наваждения, но мир не менялся. Все та же столовая, он и месье дю Валь.
Лорель сжал его руку. Пальцы месье дю Валя дрожали и были напряжены. От боли? От неприязни? От страха? Дез Альби бегал затравленным взглядом по пол, по стенам, по собственным туфлям и не решался посмотреть стискивающему его ладонь Лорелю в глаза. Что он мог прочесть в них? Сожаление и разочарование. Он предал то светлое и нежное чувство, которое дю Валь испытывал к нему своей греховной, грязной и плотской любовью. Шерубен казался себе отвратительным и мерзким. Он вдруг вспомнил Жаника. Жаника фон Герена, обучавшегося на курс старше него. Он был красив и ладно скроен, умел прекрасно держаться в седле и, дез Альби мог поклясться, он лучше всех стрелял из пистоля. Поговаривали, что он мог бы попасть белке, сидящей на дереве, в глаз, если бы только захотел. У Жаника было много достоинств, но был один недостаток, перекрывающий их всех. Жаник фон Герен любил мужчин. Об этом знали многие из курсантов, и Жаника частенько колотили за то, но он и не думал что-либо отрицать. При ближайшем рассмотрении особенность фон Герена казалось столь явной, что Шерубен поражался тому, как не заметил этого ранее. Жаник был жеманен и всегда отставлял мизинец, когда пил чай. Он скучал за обсуждением гончих и скакунов и больше любил читать те нелепые любовные романы, что писались для дам и юных дев, чтобы те могли скоротать за ними вечера. Фон Герен был ласков и нежен, порой он задерживал руку на плече того или иного понравившегося ему курсанта чуть дольше, чем следовало, иногда опуская ладонью несколько ниже. На деле Жаник был раскрытой книгой, вот только никто не решался ее прочесть из-за едкого чувства брезгливости. Фон Герен не окончил академию. Его застали с юным виконтом Теодором ван Дебюсси и с позором изгнали. Ван Дебюсси оставили в академии, сочтя его жертвой дурного и пагубного влияния Жаника фон Герена. Но дез Альби знал, что это не так. По ночам он слышал, как Теодор сдавленно плакал, оплакивая свою так и не распустившуюся ярким цветом любовь. После случившегося им читали проповеди, а преподаватель этики снова и вновь твердил, что отношения между двумя мужчинами не только омерзительно и греховны, но также караются законом. Но для всех этих разговоров уже было слишком поздно. Они опоздали. В душе дез Альби росли и набирали сил тонкие, но упрямые побеги его любви к месье дю Валю. Дез Альби сдался и посмотрел Лорелю в глаза. Лицо дю Валя не было искажено не неприязнью, ни ненавистью или отвращением. Он казался был напуган не меньше, чем сам Шерубен, ноги которого дрожали и подгибались.
-Но я хочу Вас защищать, - сил на пылкие выкрики больше не осталось, и дез Альби приходилось прикладывать усилия, чтобы не шептать. - Я хочу быть Вашей опо'гой, Вашей стеной, Вашим оплотом. Пожалуйста, - это звучало почти умоляюще, - позвольте, мне это, месье. - Лорель дернул его за руку, и уже в следующий миг горячие и сухие губы опалили истерзанные пытками пальцы Шеребуна поцелуями, что были нежны и осторожны, как прикосновения крыла бабочки. Дю Валь целовал его руку. Покрывал каждый дюйм кожи своей лаской, и это было ярче и понятнее всех признаний и любых слов, которые он вздумал бы произнести. Рука в тех местах, где Лорель прикасался к ней губами, горела огнем. Это было мучительно и больно, но дез Альби не смел отнять руки. Упоенный он наблюдал за тем, как дю Валь осыпает его своей любовью, и не мог произнести ни слова, как если бы на то, чтобы раскрыть рот, ему понадобилось бы использовать все имеющиеся у него силу. Шерубену следовало остановить этот акт раболепия, но он не спешил этого делать, упиваясь каждым мгновением и поцелуем.
Дез Альби пришлось полностью обратиться вслух, чтоб услышать тихое признание месье. Голос его подводил. Но Шерубен разобрал три заветных слова, от которых земля ушла у него из-под ног, и он непременно упал бы перед Лорелем на колени, если бы дю Валь так отчаянно не сжимал его руку. Дез Альби хотелось опуститься перед мужчиной на пол, обхватить его за колени и целовать его ноги и ступни осыпая их градом разрывающей его душу нежности. Шерубен уже было дернулся, но Лорель поднялся, почти перенеся весь вес своего тело на его руку, и дез Альби придержал его, не давая упасть. Дю Валь был истощен и измотан. Он не казался уже таким большим и величавым, как в академии, когда Шерубен считал его кем-то, кто был сродни богу. Лорель был простым человеком, мужчиной, которого дез Альби так сильно и так страстно любил.
Обняв дез Альби, Лорель повторил маленькое слово-заклинание и уткнулся носом в его плечо. Шерубен не знал: куда ему деть свои руки? - и они висели как плети вдоль его тела, пока мужчина не коснулся своими губами его шеи. Подняв руки, дез Альби обнял дю Валя, комкая и сжимая рубашку на его спине отчаянно и сильно, как если бы он удерживал Лореля против его воли и не желал, чтобы тот покидал его. Казалось, что разожми он объятия и Лорель дю Валь исчезнет, рассыпется в пыль или раствориться в воздухе. Дез Альби не мог этого допустить. Он прижимался к дю Валю, шумно втягивал носом его аромат и подставлял свою шею под поцелуи. Все это казалось сном. И, Боже, если это действительно им было, то дез Альби не хотелось просыпаться. Скользнув руками вверх по спине Лореля, Шерубен ухватился за его плечи, когда онемевшие ватные ноги перестали в полной мере ощущать пол. Дез Альби казалось, что он парит, и ему нужно было вернуться на земную твердь, вновь почувствовать пол, чтобы не разбиться, если это все окажется лишь иллюзией его воспаленного разума. Дю Валь мог просто поддаться моменту. Тюрьма истощила его, сделав податливым и мягким. Что если он пожалеет об этих сказанных в запале словах? Шерубен знал, что не сможет этого пережить. С невероятным трудом разжав пальцы, дез Альби обхватил лицо Лореля, заставив его посмотреть на себя.
-Если Вы сказали эти слова из жалости или поддавшись моменту, забе'гите их сейчас же об'гатно, - на болезненно белом, словно бы выбеленном лице, проступили красные пятна. - Я сделаю вид, что ничего не было и больше не посмею Вас т'гевожить. Вы и не заметите, как я исчезну. - голос предательски дрожал. Шерубен прилагал невероятные усилия, выталкивая фразу за фразой из сведенного спазмом горла. - Если же нет, то дайте мне Вас поцеловать и, - мягкая улыбка тронула бесцветные губы дез Альби, - умоляю Вас сядьте. Мне кажется, что Вы сейчас упадете.

Шея в тех местах, где дю Валь покрывал ее поцелуями горела огнем. Хотелось прикоснуться к опаленной лаской коже пальцами и потереть ее, пытаясь унять этот мучительный, но такой приятный зуд. Дез Альби верил Лорелю. Как слепой и наивный котенок, как сущее дитя, как подросток, как тот, кто никогда прежде не любил и не был любимым, он поверил в то, что дю Валь был искренен с ним, а сказанные им слова не прозвучали лишь по воле момента и случая, и Лорель никогда не заберет их себе. Теперь его признание принадлежало Шерубену, и он крепко сжимал его в своей руке, отогревая ее от сковывающего тюремного холода, от которого ему не помогли избавиться ни горячие ванны, ни травные отвары, ни еда, от которой поднимался в воздух пар, настолько насыщенный, что им одним можно было наесться. Дез Альби не смел торопиться. С каким удовольствием, наслаждением и восторгом о приник бы к губам месье дю Валя, как истощенный и мучимый жаждой путник к спасительному роднику с ключевой водой. Он пил бы и пил, не в силах утолить свое желание. Но Шерубен не решался. Он не сводил пристального взгляда с губ Лореля, изучал их изгибы и форму, представлял себе их теплую нежность и мягкую податливость, он почти ощущал вкус их поцелуя, а потом дю Валь поцеловал его.
Поддавшись вперед, Лорель дю Валь коснулся его губ самым невинным из всех возможных поцелуев, и сердце дез Альби забилось до того отчаянно и быстро, что он испугался, что сейчас умрет, рухнув на пол к ногам Лореля. Но он и так был у его ног. Поверженный и сраженный любовью, восхищением и счастьем, пронзающим его каждый миг. Счастье было болезненно, мучительно и так сладко... Дю Валь коснулся лица дез Альби, и его длинные пальцы запутались в отросших спиралях кудрей. О, Господи, если ты существуешь и если ты столь милосерден, то пусть этот миг не заканчивается никогда! Пусть губы его навеки остаются подле моих, лаская их своей нежной и смущенной страстью, пробуждая в моем сердце болезненную радость. О, Боже, если ты действительно есть и если ты столь суров, как тебя описывают, то пронзи нас своим гневом сейчас, пока мы находимся в объятиях друг друга, ведь нет для меня больше жизни и смысла, если я вне этих рук - Шерубен дез Альби, не знавший ни единой молитвы и потерявший Господа в тюремной камере, сейчас взывал к нему и умолял. Он был готов пойти на любую сделку, пообещать и отдать все, что угодно и даже больше, только бы его молитвы были услышаны, а не остались бестелесными мыслями. Опустив руки, скользнув ими по плечам на спину, дез Альби, почувствовав дрожь Лореля, обнял его за пояс, не давая упасть. Шерубен отдал бы все на свете, если бы только этот поцелуй никогда не заканчивался, но они и без того целовались столь долго, что голова начала кружиться от нехватки воздуха. Лорель отстранился с судорожным вздохом. На лбу его проступила испарина. Не отпускай его руки, дю Валь опустился - скорее обессиленно рухнул - на стул. Губы Лореля были влажными от слюны и столь призывно манящими, что дез Альби пришлось отвести взгляд в сторону, чтобы сдержаться от очередного поцелуя. Ему хотелось усыпать ими Лореля. Целовать его с головы до ног, лобзать его ступни, тереться носом об его одежду и впитывать, впитывать его запах. Шерубен словно бы жаждал нагнать все то, чего они были лишены и чего могли лишиться, если бы судьба была к ним чуть менее благосклонна.
Дез Альби повиновался, хотя голод окончательно покинул его, не оставив ни малейшего желания прикасаться к пище, коей было в изобилии. Он сел подле дю Валя и даже притянул к себе тарелку и положил на нее кусок мяса, запеченного сыром. Шерубен умудрился отрезать и прожевать кусок стейка, хотя так и не почувствовал его вкуса. Для него он был все равно, что толстый лист бумаги. Марию подобная бы рецензия убила, но в этом не было ее вины! Дез Альби нисколько не уменьшал заслуг и мастерства поварихи, вот только рот его заполнял вкус дю Валя, и все остальное, каким бы изысканным оно не было блюдом, меркло и становилось бесцветным. Решив, что этой попытки будет достаточно, Шерубен отложил вилку и посмотрел на Лореля. Тот выглядел счастливым и довольным, и это успокаивало, заставляя сомнения поутихнуть и отойти на задний план. Это не было ошибкой. Не было порывом. Не было уступкой. Их чувства, оказавшиеся взаимные, наконец-то были высказаны, и ничто не могло испортить этого момента. Заметив движение руки дю Валя, дез Альби протянул ему руку навстречу, но их пальцы не успели соприкоснуться даже слегка, как дверь раскрылась без вежливого стука, и они, как два перепуганных школьника, застуканных за непотребством, резко одернули руки, не дав прикосновению случиться. Мария была похожа на древнюю воительницу с Северной Империи. Валькирию! Вот только вместе острого меча она была вооружена полотенцем, которое всенепременно пустила бы в ход, заметив малейшее пренебрежение по отношению к ее труду и заботе. Шерубену пока посчастливилось не познать всю силу гнева Марии на себе. Сперва он болел, а сейчас его статус в поместье для Марии и Жака был недостаточно ясен. Ранее господин дю Валь уже приводил этого юнца в дом, когда он был его курсантом, и уже тогда этот избалованный и капризный ребенок не понравился Марии. Он требовал пудинг, когда она готовила мусс, и хотел мусс, когда она принималась за пудинг. Будь ее воля, она еще тогда перекинула бы его через свое колено и хорошенько отходила бы полотенцем по аристократской заднице. Аристократ или деревенский мальчишка - все едино. Мария свято верила, что невоспитанные дети лучше всего понимают трепку. А из всех невоспитанных юношей всех империй этот был самым отвратительным. И сейчас ни Мария, ни Жак не знали относится ли к месье дез Альби как гостю и плохой погоде, которая скоро пройдет, или теперь он останется с ними. Последнее развязало бы Марии руки, а пока... Она была вынуждена лишь сурово сводить брови в то время, как ей хотелось натыкать этого паршивца в безбожно искромсанный кусок мяса.
-Все очень вкусно, Ма'гия. - Шерубен широко улыбнулся, той самой улыбкой, которой очаровывал месье дю Валя в академии, когда тот принимался отчитывать его за все смертные грехи, при этом не упоминая и половины того, что он совершил. Но на повариху эти улыбочки не действовали. - Я никогда п'гежде не ел ничего вкуснее. - закатив глаза и махнув на дез Альби рукой, Мария вышла, чтобы приготовить месье дю Валю отвар. Ему следовало лежать в постели, спать и хорошо есть, а не развлекать этого мальчишку в столовой за ужином. Как только за Марией закрылась дверь, дез Альби облегченно выдохнул и откинулся на спину стула. Он засмеялся, глядя на раскрасневшееся от смущения лицо Лореля. Он не смеялся так долго, что сам испугался своего смеха, показавшегося ему незнакомым и жутко напоминающим карканье вороны. И все же, отсмеявшись, Шеребену стало легче.
-Не стоит волноваться, месье дю Валь. - наконец-то накрыв его руку своей и мягко, но ощутимо сжав. - Я везуч как тысяча че'гтей, и не покину Вас пока Вы сами этого не захотите. - он должен был это озвучить. "Я останусь с Вами навсегда", "я никогда Вас не покину" - звучало слишком фальшиво и по-собачьи. Дез Альби любил Лореля дю Валь так сильно, как никого и никогда, но, если однажды, Лорель его разлюбит или не пожелает больше видеть, он не станет цепляться за его ноги. - А это, - указав вилкой на свое лицо, - всего лишь ца'гапины. Бывало и хуже. - потянувшись вилкой за очередным куском мяса, Шерубен положило его на тарелку к дю Валю, начав разрезать. - Помните, как я и Эллиот, - в груди кольнуло болью о воспоминаниях об Эллиоте, да позаботиться о нем Господь и Дева Мария, - соо'гудили летательный аппа'гат, - назвать ту конструкцию "летательным аппаратом" мог только далеко нескромный человек. Они одолжили, разумеется забыв спросить разрешение, колесо с экипажа месье ван дер Бейля, а заодно седло Кортеса, и соединили все это ремнями и веревками, собранными со всего кампуса. Крылья Шерубен и Эллиот сделали из старых прорезиненных плащей, натянув их на разобранные зонты, так что конструкция отдалено напоминала крылья летучей мышей. Младший из ван Хорнов вызвался быть испытателем, как никак это была его идея, но он жутко боялся высоты, и дез Альби, не особо сомневаясь, сказал, что сделает это сам. Поднявшись на крышу кампуса, Шерубен забрался в седло и вдел руки в рукава крыльев. Эллиот поднялся за ним следом, чтобы придать толчка. К тому моменту, когда они оба набрались достаточной смелости, на площади перед общежитием собралась целая толпа курсантов. Полет не увенчался успехом, и когда дез Альби летел вниз, ему казалось, что он слышит истошный вопль дю Валя в разрываемом его телом воздухе. Как оказалось позже, ему не казалось.
-Вам надо поесть, - накалывая на вилку кусок мяса и преподнося его к губам Лореля. В холодной и залитой темнотой камере дю Валь кормил его пресным супом, и Шерубен ел, каждой ложкой спасая кому-то жизнь. Теперь пришла его очередь кормить, вот только спасать уже было некого. - Я п'гоживу с Вами столько лет, сколько ложек Вы съедите, месье.

-Я не обманул Вас, месье, - дез Альби улыбнулся, наблюдая за тем, как сухие губы Лореля обхватывают вилку, и он медленно глотает, отчего его кадык сперва поднимается вверх, а затем опускается. - Я буду с Вами столько, сколько Вы захотите, и это чистейшая п'гавда, - накалывая на вилку очередной кусок мяса и обмакивая его в клюквенный соус, придающий легкую кислинку и смягчающий отбивную. - Я буду с Вами 'говно столько, сколько Вы захотите съесть. - Шерубен всегда отличался поразительной способностью отыскивать лазейки. Он находил обходные пути в правилах академии, в перечне режима дня, даже, казалось бы, в законах всего мироздания! Дез Альби умудрялся обманывать саму смерть. Бесчисленное количество раз старуха с косой пыталась утянуть его в свои ледяные объятия, но Шерубену всегда удавалось ускользнуть и выиграть себе еще один час, еще один день, еще один год, еще одну вечность. Сейчас он был жив и влюблен, и ему казалось, что для нет и никогда не будет ничего невозможного. Дез Альби мог бы повернуть землю и заставить ее крутиться в обратном направлении, если бы только ему дали опору. И если бы весь мир был удивлен этим чудом и восхищался им, то в этой толпе был бы один человек, который не разделял бы всеобщего восторга и ворчал на него за вывихнутое плечо. Этим человеком был бы Лорель дю Валь, единственный, кто всегда знал и не требовал доказательств тому, что его ученик, Шерубен дез Альби, способен изменить мир просто потому, что эта идея застряла у него в глазу колючей пылинкой. Но сейчас никто не требовал от него перекраивать мир, зато дю Валь ждал, что он изменит самого себя. Шерубен не мог в этом поклясться даже мысленно и самому себе. Ему ли, пытавшему повторить полет Икара, обещать быть спокойным и тихим? Мятежного духа дез Альби хватило бы ни на одну флотилию пиратов. Единственным, кто мог его урезонить, всегда был дю Валь. Он и сейчас прекрасно справлялся с этой задачей. Шерубен не мог думать ни о чем другом, кроме того, как помочь Лорелю вернуть силы и вновь встать на ноги. Нет, его ничуть не пугала ни слабость, ни немощность дю Валя. Дез Альби не испытывал отвращения или презрения, кормя взрослого мужчину, словно дитя, не умевшего держать ложку. Шерубен делал это, потому что хотел и потому что однажды, когда в нем больше не было сил жить и терпеть, именно Лорель подарил ему спасительные тепло и надежду. И это случилось не в тюрьме. А много и множество дней назад, когда они были еще курсантом и преподавателем фехтования. Дез Альби тяжело переживал смерть тети, с уходом которой он потерял последнего родственника. Джоана дез Альби была для своего племянника якорем целомудрия и спокойствия, ее кроткая улыбка удерживала его от множества безрассудств и авантюр, но после того, как смерть забрала ее... Шерубен утерял ту узду, что сдерживала его буйный нрав. Он дрался, все чаще соглашался в пабах во время увольнительных на дуэли и словно бы искал смерти. Его слезы, которые он пролил на мундир дю Валя в первый день после смерти тети, давно уже высохли. Теперь его взгляд отдавал сухим и злым металлом. Шерубен не знал для чего и для кого ему жизнь, и с каждым выстрелом в другого человека, он надеялся, что будет убит сам. Но фортуна была к нему благосклонна. Он выходил живым, чтобы на следующий день вновь ринуться на встречу смерти. И однажды, когда в ее поисках, он залез в самый потаенный и грязный угол столицы, его схватили за руку и прижали к себе. Лорель. От него пахло потом. Волосы его были в жутком беспорядке, лицо перекосило от гнева и беспокойства, а сердце колотилось так отчаянно и шумно, что грозило оглушить обоих. Дез Альби ошибался. Он потерял последнего родственника, но не последнего человека, которому он был нужен и в котором, как оказалось позднее, нуждался сам.
-Хо'гошо. - Шерубен не решился спорить, хотя голод так и не пришел к нему. Не меняя вилки, он доклевал порезанные куски мяса на своей тарелки, после чего встал из-за стола и помог подняться дю Валю. Тот казалось ничего не весил. Хотя нет. Он весил ровно столько, сколько сейчас съел. Придерживая Лореля за руку одной рукой, а второй обхватив его за пояс, дез Альби помогал ему идти, придерживая на каждом шагу. Если путь до лестницы казался тысячелетием, то подъем виделся в глазах Шерубена целой вечностью, но он не роптал и не возмущался. Он был рад пройти каждую ступень подле дю Валя, подставив ему свое плечо. Они шли медленно, делая короткие и большие передышки, чтобы Лорель, отвыкший от физических нагрузок, набрался сил и воздуха для восхождения. Простая лестница сейчас была для них горой, вершина которой пронзала сами небеса. Но они шли. С каждым шагом доказывая, что нет ничего невозможного. На последней ступени дю Валь запнулся, но дез Альби успел придержать его, удержав от падения. Осталось совсем немного. Еще не больше десятка шагов - и зачем ему только такой большой коридор? - и они вошли в спальню Лореля. Шерубен медленно разжал пальцы, перестав держать Лореля за пояс, но не отнял руки, которую тот сжал, чтобы притянуть его к себе и поцеловать, обогрев лаской висок. Дез Альби давно не был мальчиком. Он был мужем, революционером и убийцей императора, но какое это имело значение? Здесь, в этой спальни? В объятиях дю Валя? Никакого. Доведя Лореля до кровати и дождавшись, когда он ляжет, Шерубен присел рядом. Их пальцы по-прежнему были переплетены, и ладони обменивались нежностью и теплом.
-Уже очень давно, месье дю Валь. - дез Альби отвернулся, чувствуя, как краска приливает к его лицу, окрашивая щеки и уши в пунцовый цвет.  - За это в'гемя я успел бы 'газлюбить и полюбить Вас вновь еще сильнее, чем п'гежде. - пересилив себя Шерубен обернулся и посмотрел Лорелю в глаза. - Я не смел надеяться, что Вы ответите мне взаимностью. Мне было достаточно быть Вашим п'готеже, - дез Альби хотел сказать что-то еще, но за окном раздался выстрел, и Шерубен, вздрогнув всем телом, вскинул голову вверх, обернувшись на звук выстрела, как гончая, учуявшая запах зайца. Он даже вытянулся вперед, словно принюхиваясь и пробуя воздух языком сквозь слегка разомкнутые губы. Его пальцы дрогнули, но дез Альби не поднялся с кровати и не отпустил руку Лореля, однако взгляд его был устремлен на окно, за которым раздавалась пальба, творившая историю. Шерубен хотел быть там. Сплетать свой крик с мятежом и буйством другим людей, становясь частью огромной волны, великого зверя, носящего имя революция. Он жаждал быть на улице и видеть все это своим глазами, но... Дю Валь хватался за его руку, и дез Альби не мог найти в себе силы или жестокости, чтобы одернуть ее.
-Там был ван де'г Бейль, - не отворачиваясь от окна, произнес Шерубен. - На Пе'гине. Я отомстил ему за Ваш палец, месье дю Валь, - облизав губы и сглотнув, дез Альби произнес: - за каждый Ваш ш'гам.

Дез Альби не знал: за что именно дю Валь благодарил его. За то, что он убил ван дер Бейля и отомстил за ту боль и те страдания, что он причинил им? Или за то, что остался сидеть на краю кровати и не сдвинулся с места, не дернул рукой и выдернул ее из пальцев Лореля, вновь прижавшегося губами к сбитым и содранным до мяса костяшкам пальцев, хотя внутри Шеруберна все буквально рвалось на улицу. Дез Альби неотрывно смотрел в окно. Небосвод казался ему слишком уж чистым. Налитые багровым закатом небеса нависали над городом, и острые пики крыш практически пронзали их. Не было видно ни единого облака. А где-то вдали вился дым, и Шерубен мог только догадываться о том, что именно горит в пламени революции. Он изнывал от бездействия, и сам себе казался трусом, спрятавшимся за высокими и безопасными стенами поместья дю Валь. Здесь ему не были страшны ни пули, ни пики, ни грязь, ни боль, ни страдания. Как легко было поддаться этой иллюзии спокойной и счастливой жизни, позабыв о том, что творится за кованным забором. Дез Альби, наделенный богатой фантазией, мог бы представить, что кричат не люди, а голодные чайки, что раздаются не выстрели пистолей, а громкий смех взрывающихся новогодних петард и хлопушек, что это горит не церковь, а дым вьется из печной трубы и скоро к обеду подадут жаренное мясо. Он мог бы обмануть себя за несколько секунд, и никто, кто побывал в тюрьме и видел все ее ужасы, не смел бы упрекнуть его в этом малодушии. Никто. Кроме его собственной совести, бывшей ему самым жестоким и справедливым судьей. Обернувшись, Шерубен посмотрел поверх своего плеча на дю Валя, лежавшего на подушках и не отпускавшего его руку. Взгляд Лореля был мечтателен и словно бы устремлен в пустоту. О чем он грезил? Дез Альби не знал. Сам он давно разучился мечтаться. Опустив взгляд, Шерубен тряхнул головой, и лучи заходящего солнца запутались в его медных спиралях кудрей. Теплые пальцы разжались, и дез Альби наконец ощутил насколько холоден воздух вокруг и, как оказывается, горяча была ладонь дю Валя.
-Вы сделали для меня более, чем достаточно, месье дю Валь. - Шерубен не лукавил. Лорель спас его жизнь, и что с того, что он не успел защитить его честь? Если бы он лежал в могиле, то не имело бы в сущности никакого значения: надругались ли над ним двое молодых стражников или нет. Все эти мысли и доводы звучат более, чем разумно, вот только собственное отражение вызывало у дез Альби неконтролируемый приступ тошноты, перерастающий в рвотный позыв, а напоминание о тех людях будило животный страх, грозящий обернуться в панику. Слишком живы и ярки еще были воспоминании о той ночи. Возможно, ему никогда не удастся забыть о ней, а зеркала в поместье навеки будут спрятаны под тяжелой, не пропускающей свет тканью.
-Не вините себя. Вы не могли это п'гедвидеть. - по ночам шрамы страшно болели и ныли, но Шерубен не находил в себе ни сил, ни смелости, чтобы прикоснуться к ним и унять свои муки. Он терпел, кусая подушку в надежде, что рано или поздно придет забвение, что лишит его кошмарных сновидений, заполненных жаром углей, шипением раскаленного метала и его собственным надрывающимся криком. Прошлого не изменить, но им по силам повлиять на будущее. И взгляд дез Альби вновь обратился к окну, за которым все стихло, а последние лучи солнца потухли, погружая столицу в ночь, разрываемую вдалеке всполохами огня и выстрелов. Шерубен винил себя и почти презирал за это, и все же он подчинился дю Валю и лег подле него, забравшись на кровать как был в одежде и ботинках. Они лежали к друг другу так близко, что дез Альби ощущал теплое и сбивчивое дыхание Лореля на своих губах и мог сосчитать колючие капли пота, выступившие на его лбу. Непозволительная и возмутительная для двух мужчин близость не была интимной или развращенной. Шерубен не испытывал возбуждения или плотского желания, но он ощущал странное, почти умиротворяющее спокойствие, когда смотрел на лицо дю Валя и наблюдал за тем, как тот шевелить губами, вторя своему беззвучному дыханию. Чем отличилась их целомудренная близость сейчас, когда ни один из них не решался прикоснуться к другому, от нежной и чистой любви мужчины к женщине? Дез Альби не знал ответа, и только мог надеяться, что и Господь не знает его
-Жить, месье. - коротко ответил и улыбнулся самыми уголками губ. А что им еще оставалось? Они выжили и теперь были обязаны идти дальше, не оборачиваясь, не испытывая сомнения и не жалея о том, чем им пришлось заплатить за то, чтобы выжить. Шерубен был уверен, что Лорель был не единственным, кто задавался этим вопросом ночью. Что нам делать дальше? Об этом вопрошали аристократы, утопая в своих мягких перинах и переживая о том, что их земли в скором времени не будут им принадлежать. Что нам делать дальше? Этот вопрос грыз мысли крестьян и простых работяг, которые больше не имели уверенности в завтрашнем дне. Что нам делать дальше?! Кричала перепуганная империя, и все смотрели друг друга, ожидая получить ответ, который поможет расставить все на свои места. А ответ был прост. Они должны были жить.
-Я не задумывался об этом, - Шерубен перевернулся на спину и посмотрел на потолок. Начиная революцию, он ставил перед собой конкретную цель: свергнуть правительство и, если понадобиться, убить императора. О том, что ему придется строить новую власть дез Альби не думал. Ему казалось, что как только Марк Третий лишится власти, его пустое место тут же займет кто-то более достойный и умелый. Свято место пусто не бывает. Но все оказалось несколько сложнее, чем он себе представлял. - Боюсь, из-за меня импе'гия увязнет в войнах. - Шерубен был склочен и жаден, и разве не это основополагающие войн, осуществляемых лишь для того, чтоб захватить еще больше земель? Древний император Агнус Пятый был ненасытен настолько, что сумел дойти до Восточной и Северной Империй и подчинить их себе. Был ли настолько голоден дез Альби?
-А что думаете Вы? - повернув голову, Шерубен посмотрел дю Валю в глаза. - Если я избе'гу этот путь, Вы будете 'гядом со мной до самого конца? Каким бы печальным или счастливым он бы ни был?

-Спасибо, месье. - изучая резной узор на потолке спальни дю Валя, Шерубен улыбнулся, как в прежние времена, приподнимая верхнюю губу и демонстрируя ряд верхних зубов. Он был благодарен Лорелю за бесчисленное множество вещей. За то, что он всегда был на его стороне, даже когда все вокруг кричали в десятки и сотни тысяч голосов, что ему не следует этого делать и нужно оступиться от мальчишки, пока его буйный нрав не навредил им обоим. За то, что не переставал верить в него с самого первого дня их знакомства по сегодняшний день и будет, в чем дез Альби был уверен, верить впредь и дальше. За то, что поддержал и был утешением в самые страшные и тяжелые минуты жизни. За каждую ложку супа, что поднес к его губам. За каждого человека, которого вытащил из тюрьмы. За каждую минуту, что Шерубен мог сейчас дышать. За его жизнь. Дез Альби благодарил месье дю Валя за все. Когда горячая от сухости рука Лореля коснулся его щеки, Шерубен заглянул дю Валю в глаза, те блестели от лихорадки и беспокойства. И дез Альби не сумел бы с уверенность сказать, что из этого было причиной, а что лишь следствием второго. Их взгляды встретились. Взволнованный и спокойный. Если бы Шерубен мог, то отнял бы всю тревогу Лореля, забрал бы себе до последней капли, испив ее как горькую микстуру, предписанную врачом Подняв руки, он обхватил ими лицо месье дю Валь. Руки дез Альби были ледяными. Они буквально таяли от жара щек Лореля, кожа которого покрылась испариной. Соленые капли пота скапливались над бровями и в складках наморщенного от волнения лба. Шерубен поддался вперед, и дю Валь, словно уловив его движение, наклонился чуть ниже, целуя. На короткий миг жар, исходящий от Лореля, накрыл дез Альби, грозясь обжечь его лицо до вспухшей волдырей, как если бы он был Икаром, а дю Валь - солнцем, к которому он слишком близко подлетел.
-Месье, меня пытались убить и 'ганьше, но как Вы видите, я жив и подле Вас, - Шерубен провел большим пальцем по нижней губе Лореля, собирая с нее блестящую слюну. - Я 'годился под счастливой звездой, и пока на моем пути не было ни единого человека, кото'гый затмил бы ее удачу. А если такой и появится, то, - дез Альби зарылся пальцами в волосы Лореля, слипшиеся на его висках от пота, - то моей сияющей звездой, сулящей удачу, станете Вы, месье. Я не позволю себе уме'геть, пока в Вас теплица хоть к'гупица любви ко мне. - дез Альби умел обещать и сулить блаженство, счастье и радость. Но он не умел держать свои обещания и клятвы. Шерубен был подобен ветру, менявшему направление по одной лишь своей прихоти. И сейчас, взятыми с него словами, дю Валь собрал ветер революции в банку, которую крепко прижал к своей груди. Найдутся ли у Лореля дю Валь силы, чтобы сдержать ветер внутри стеклянных стен банки? На этот вопрос сможет ответить одно лишь время. А что касается того, что их может ждать печальное будущее? Быть может, для месье дю Валь это и было чем-то новеньким, но дез Альби сулили плохой конец с того самого дня, как он переступил порог академии. Ему частенько доводилось слышать, что он кончит на плахе или в тюрьме, если не изменит своего поведения и отношения к жизни. Шерубен остался верен себе, и что же теперь? Он жив. Он совершил революцию. Он подарил Империи новый шанс! Что ж все не так уж и плохо. Но, возможно, его плохой конец еще дожидается его где-то впереди. Дез Альби не боялся. Он не испытывал страха, зато месе дю Валь опасался за них обоих
-Я помню, - не смея отвернуться или отвести взгляд от Лореля, всматривающегося в его глаза, а после скользящего взглядом по лицу, изуродованному жестокими и отвратительными шрамами. Шерубен казался себе безобразным. Он не решался смотреть в зеркала, и, даже изредка натыкаясь на свое искаженное отражение в ложке или тарелке, внутренне содрогался и с усилием сглатывал горький ком, подступающий к самому горлу. Сейчас под взглядом Лореля, дез Альби сожалел, что они не признались друг другу раньше, когда он был еще красив и столь пристальное внимание не вызывало в нем желание закрыть лицо ладонями, в попытках скрыть безобразность шрамов.  Шерубен был уже готов начать умолять дю Валя отвернуться и перестать смотреть, но тот, наконец, отвел взгляд и сел, прекращая невыносимую муку. Когда Лорель повернулся к нему спиной, дез Альби потер свои лицо ладонями. Шершавость шрамов обжигала пальцы. Сев следом за дю Валем, Шерубен положил свои руки поверх его плеч. Мужчина был напряжен и взволнован. А еще он был болен и должен был больше отдыхать. Все эти вопросы и задачки по поводу трона и того, кто станет будущим правителем, могли подождать несколько часов или даже дней. Сейчас народ во власти хаоса и анархии. Он не потерпит никакой руки над собой, а потому у них есть время. Немного, но оно у них все же есть. Ненавязчиво, но между тем настойчиво, дез Альби потянул Лореля за плечи, заставляя его лечь обратно в кровать.
-Вы п'гавы, месье. У нас есть немного в'гемени, а потому спите и наби'гайтесь сил, а я буду 'гядом, когда Вы п'госнетесь. - но Шерубен и в этот раз не сдержал своего обещания. Они уснули подле друг друга, их дыхание смешивалось у них над головами и растворялось в воздухе спальни. Дез Альби во сне перевернулся на бок и уткнулся своим перечеркнутым шрамом и глубокой ссадиной носом в плечо Лореля, незаметно сжав пальцами край его рукава. Шерубену не снились сны. В первые за долгое время он не видел кошмаров и просто спал, утонув в мягкости кровати.
Дез Альби резко сел в кровати, заслышав цоканье копыт у ворот поместья. Тюрьма научила его прислушиваться и выныривать из самой глубины сна от малейшего шороха. Бросив взгляд на дю Валя и убедившись, что он спит, Шерубен поднялся с кровати и подошел к окну. Осторожно, спрятавшись за шторой, он посмотрел во двор. Всадник был ему незнаком. Взяв пистоль и засунув его за пояс сзади, дез Альби уверенно и быстро вышел из спальни, бесшумно прикрыв за своей спиной дверь. Сбежав по лестнице, Шерубен, замерев на предпоследней ступени, с удивлением заметил, как Жак пропускает в поместье незнакомца. Длинные светлые волосы мужчины, перетянутые атласной лентой черного цвета у основания шеи, были мокрыми и слегка вились от влаги. На его плечи был накинут военный мундир, отяжелевший от пропитавшей его влаги. В глубокой ночи начался дождь, который к утру перерос в настоящий ливень, даже не думающий утихать. Казалось, что сами небеса прогневались на империю и, устав от ее криков, пламени костров и ярости, обрушили на головы людей настоящий потоп, смывающий с улиц кровь и ненависть. В грохоте грома и сверканий молний не было слишком выкриков людей. Революция замерла, уступив улицы гневу божьему. Преодолев последние ступени, Шерубен спустился на первый этаж и подошел к незнакомцу, которому Жак помогал снять мундир.
-Кто Вы? - учтивость Жака могла бы натолкнуть на мысль, что этот человек друг или, по крайней мере, хороший знакомый дю Валя, иначе с чему бы дворецкому быть с ним настолько обходительным и вежливым? Но дез Альби собирался получить конкретный ответ на свой вопрос. Мужчина лишь усмехнулся и, презрительно скривив губы, окинул Шерубена оценивающим взглядом. Вместо него ответил Жак, представив незнакомца как виконта Ньювера Гренуа. - Мне это имя ни о чем не гово'гит. - рассерженно отмахнулся Шерубен, почувствовав себя неуверенным под пристальным взглядом месье Гренуа. Он не понравился ему с первого взгляда, а дез Альби имел привычку доверять своему чутью. Хотелось наклонить голову и хоть как-то скрыть свои шрамы за волосами, но Шерубен вопреки этому упрямо вскинул голову, подставляя свое лицо под взгляд Ньювера Гренуа. - Насмот'гелись? - мужчина фыркнул, но взгляд отвел. - Что Вам здесь нужно?
-Жак, будь так любезен подай чай в столовую, я продрог в пути. - не обращая внимания на дез Альби, произнес Гренуа. Когда дворецкий, кивнув головой, оставил их двоих наедине, виконт направился в сторону лестницы, но Шерубен не дал ему пройти. - Отойди в сторону, - пренебрежительно махнув рукой. - Я пришел видеть дю Валя, который твоими старания чуть не отправился на тот свет. - дез Альби не шелохнулся. Слова этого высокомерного типа болью отозвались в груди, и пальцы, сжимающие перила, чуть дрогнули, но не более того. Он не собирался отходить и тем более не хотел, чтобы этот, названный Жаком, Ньювер Гренуа видел дю Валя.
-Месье отдыхает, и я не считаю возможным п'гопускать к нему всяких там п'гоходимцев, напустивших лужи на его до'гогой па'гкет. - дез Альби победоносно улыбнулся, поднявшись на одну ступень, чтобы смотреть на высокого Гренуа сверху вниз. Ньювер был высок и статен, примерно одного возраста с самим Лорелем. Дю Валь уступал своему другу по тонкости черт лица и первому впечатлению Виконт Гренуа многим казался образчиком истинной аристократичной красоты, однако более близкое знакомство с ним отталкивало людей. Ньювер Гренуа был жестким, подчас даже жестоким человеком, не гнушавшимся резкости фраз и действий. Его не любили, но с ним старались дружить.
-Кого ты назвал "проходимцем", щенок? - Ньювер буквально опешил от подобной наглости. Он и ранее был наслышан о дерзости этого юноши, благодаря дю Валю, но и подумать не мог, что эта наглость настолько велика. - Пропусти меня, пока я не стащил тебя с лестницы за шкирку, как нашкодившего кутенка, и не выставил под дождь, чтобы тот смыл твою спесь. - если того потребует ситуацию, то Гренуа был готов пусть в ход руки и обучить этого мальчишку вежливости, и ему плевать, что он совершил для империи и какие страдания перенес. Все это не отменяло того, что ни у кого нет прав обращаться подобным образом и с подобным тоном к виконту Ньюверу Гренуа.
-Я не могу быть уве'ген, что Вы не п'гичините месье дю Валь в'геда...
-Да как ты смеешь!
-А потому п'гошу Вас, месье Г'генуа, отступить назад, - достав из-за пояса пистоль, дез Альби направил его дуло в сторону груди виконта.